– Очевидно, наш молодой друг пребывает в благоговейном страхе, – мягко пояснил он и улыбнулся юноше. – Но, Брута, отбрось свой страх, прошу тебя, я хочу задать тебе несколько вопросов. Понимаешь меня?

Брута кивнул.

– Перед тем как тебя сюда привели, несколько секунд ты находился в приемной. Опиши ее.

Брута тупо смотрел на него. Но турбины памяти уже пришли в движение без всякого его участия, и в переднюю часть мозга потоком хлынули слова.

– Комната примерно три квадратных метра. С белыми стенами. Пол усыпан песком, только в углу у двери видны каменные плиты. На противоположной стене окно, на высоте примерно двух метров. На окне – решетка из трех прутьев. Табурет на трех ногах. Святая икона пророка Урна на стене, вырезана из афации с серебряным окладом. На нижнем левом углу рамы – царапина. Под окном на стене – полка. На полке ничего нет, кроме подноса.

Ворбис скрестил длинные пальцы под орлиным носом.

– А на подносе? – спросил он.

– Прошу прощения, господин?

– Что было на подносе, сын мой?

Изображения закрутились перед глазами Бруты.

– На подносе был наперсток. Бронзовый наперсток. И две иголки. Тонкий шнур с узлами. С тремя узлами. А еще на подносе лежали девять монет. Серебряная чаша с узором из листьев афации. Длинный кинжал. Стальной, как мне кажется, с черной рукояткой, семигранный. Клочок черной ткани. Перо и грифельная доска…

– Опиши монеты, – пробормотал Ворбис.

– Три из них были цитадельскими центами, – не задумываясь ответил Брута. – Две с Рогами, одна с короной о семи зубцах. Четыре монеты – очень маленькие и золотые. На них была надпись, которая… Ее я прочитать не могу, но, если мне дадут перо и пергамент, думаю, я мог бы попробовать…

– Это какая-то шутка? – спросил толстяк.

– Уверяю, – произнес Ворбис, – мальчик имел возможность видеть комнату не более секунды. А другие монеты, Брута? Расскажи нам о них.

– Другие монеты были большими. Бронзовыми. То были эфебские дерехмы.

– Откуда ты знаешь? Они достаточно редки в Цитадели.

– Я видел их однажды, о господин.

– И когда же?

Лицо Бруты исказилось от напряжения.

– Я не совсем уверен… – наконец выдавил он.

Толстяк торжествующе посмотрел на Ворбиса.

– Ха!

– Кажется… – сказал Брута. – Кажется, это было днем… или утром. Скорее всего, около полудня. Третьего грюня в год Изумленного Жука. В нашу деревню пришли торговцы и…

– Сколько лет тебе тогда было? – перебил Ворбис.

– Три года без одного месяца, господин.

– Этого не может быть! – воскликнул толстяк.

Брута пару раз открыл и закрыл рот. Почему этот толстяк так говорит? Его же там не было!

– А ты не ошибаешься, сын мой? – уточнил Ворбис. – Сейчас ты почти взрослый человек… Семнадцати, восемнадцати лет? Вряд ли ты мог настолько четко запомнить чужеземную монету, которую видел мимолетно целых пятнадцать лет назад.

– Нам кажется, ты все это придумываешь, – подтвердил толстяк.

Брута промолчал. Зачем что-то придумывать, если все находится в голове?

– Неужели ты помнишь все, что когда-либо с тобой происходило? – спросил коренастый мужчина, внимательно наблюдавший за Брутой во время разговора.

Брута был рад его вмешательству.

– Нет, господин, не все. Но почти.

– Ты что-то забываешь?

– Э… Да. Кое-что я никак не могу вспомнить.

Брута слышал о забывчивости, но с трудом представлял, что это такое. Однако в его жизни случались моменты – особенно это касалось самых первых ее лет, – когда не было… ничего. Однако это не память стерлась, нет, то были огромные запертые комнаты в особняке, построенном сплошь из воспоминаний. События не были забыты, ибо в таком случае запертые комнаты сразу прекратили бы свое существование, просто комнаты кто-то… запер.

– Расскажи нам о своем самом раннем воспоминании, сын мой, – ласково попросил Ворбис.

– Я увидел яркий свет, а потом кто-то меня шлепнул, – ответил Брута.

Все трое тупо уставились на него. Обменялись взглядами. Сквозь мучительный страх до сознания Бруты донеслись отрывки ведущегося шепотом обсуждения.

– …А что мы теряем?… Безрассудство, возможно, это все происки демонов… Но ставки слишком высоки… Любая случайность, и мы пропали…

И так далее.

Брута оглядел комнату.

Обстановке в Цитадели никогда не придавали особого значения. Полки, табуреты, столы… Среди послушников ходили слухи, что у жрецов, занимавших в иерархии высшие посты, мебель вся сделана из золота, но в этой комнате Брута ничего подобного не обнаружил. Обстановка была такой же строгой и простой, как и в комнатах послушников, хотя строгость эта была… более пышной, если можно так выразиться. Здесь царила не вынужденная скудность, а скорее умышленная пустоватость.

– Сын мой?

Брута поспешно повернулся.

Ворбис посмотрел на своих коллег. Коренастый кивнул. Толстяк пожал плечами.

– Брута, – сказал Ворбис, – возвращайся к себе в опочивальню. Перед твоим уходом слуга даст тебе поесть и попить. Завтра на рассвете явишься к Вратам Рогов, ты отправляешься со мной в Эфеб. Ты что-нибудь слышал о делегации в Эфеб?

Брута покачал головой.

– Возможно, ты и не должен был о ней слышать, – кивнул Ворбис. – Мы едем туда, чтобы обсудить с тамошним тираном кое-какие политические вопросы. Понимаешь?

Брута снова покачал головой.

– Хорошо, очень хорошо. Кстати, Брута?…

– Да, господин?

– Об этой встрече ты должен забыть. Ты никогда не был в этой комнате. И нас здесь не видел.

Брута в изумлении уставился на Ворбиса. Ерунда какая-то… Нельзя же захотеть – и забыть! Некоторые вещи забываются сами – ну, те, что хранятся в запертых комнатах, – но это происходит по воле какого-то непонятного для него механизма. Что имел в виду этот человек?

– Хорошо, господин, – послушно откликнулся Брута.

Ему показалось, что так будет проще.

Богам не к кому обратиться за помощью, и, если ты сам бог, никому ты не помолишься.

Вытянув шею и торопливо перебирая неуклюжими лапками, Великий Бог Ом мчался к ближайшей статуе. Статуя оказалась им самим, только в виде топчущего безбожника быка, но это не утешало.

В любое мгновение орел мог прекратить кружиться и камнем пасть на жертву.

Ом был черепахой всего три года, но вместе с формой унаследовал целый мешок инстинктов, большинство из которых крутились вокруг ужасного страха перед существом, нашедшим способ обедать черепахами.