– Мой господин прислал за тобой лектику, домна. – Говорил Зосим с почтением и кланялся низко.

Женщина неспешно поднялась, служанка тут же накинула на нее полупрозрачную паллу.

– Так попросить мне твою голову, трибун, на блюде, – проговорила сладко-сладко Береника и, проходя мимо Приска, слегка мазнула пальцем его по щеке. – Или оставить ее на плечах. А? Встань на колени, попроси…

Приск не ответил – отвернулся.

– А мы гордые… – Береника фыркнула. – Я люблю гордых. А вот наглых не люблю. Ты гордый и наглый. Так что я еще подумаю, трибун. Может – попрошу твою голову, а может – нет. Мне не нравится, когда роются бесцеремонно у меня вещах. Зосим… – повернулась она к отпущеннику. – Пусть мои вещи уложат в сундуки да проверят, не пропало ли чего.

Вольноотпущенник поклонился:

– Я обо всем позабочусь, домна.

И, едва она вышла, кинулся к Приску:

– Что вы тут делаете с Афранием, а?

– Ищем предателей, – отозвался трибун. – К примеру, хочу забрать вот этот хатрийский наряд. Откуда он у этой красотки? Не перед мужем же она в нем танцует?

– Бери… – огрызнулся Зосим. – Но только его.

– Надеюсь, Адриан подарит ей что-нибудь взамен… – хмыкнул трибун.

– Адриан будет в ярости… – предрек Зосим.

– Это почему же?… Может, его, напротив, все это позабавит…

– Поглядим… – Зосим кинулся вон из триклиния вслед за Береникой.

Приск взял пояс с золотой застежкой с богом в лучистой короне (так греки изображают порой Аполлона). Но только этот бог был не греческим. Теперь понятно, почему его хотели прикончить. Пожалуй, из людей Адриана только Приск смог бы опознать среди вещей изображение этого бога Хатры. И эти одежды как хатрийские. Немногим римлянам довелось побывать в этом городе. Но знать об этом мог тоже только один человек.

– Этот гость из Селевкии сказал по секрету господину, что много-много других таких знаков, только бронзовых, развозят хаммары нужным людям… – придвинулась к трибуну служанка. Страшно ей было – и брало сомнение – сумеет ли военный трибун и ее защитить. – И по этому знаку весь мир поднимется против римлян.

– Проводники караванов на ослах? – уточнил почти автоматически Приск.

– Именно так, чудесный господин…

Приск кинулся вон из триклиния.

* * *

– Я не ошибся? – уточнил Афраний. – Ты требуешь, чтобы я нашел твоего собственного раба?

– Именно так. Сабазий – он хаммар. Ион был со мной в Хатре. И однажды он сказал, что происходит из семьи хаммаров. И я подозреваю, что семья эта – непоследняя в Хатре. Только он знал, что я непременно опознаю знак Пакора и хатрийское одеяние. Ион приказал здоровяку меня убить в термах. Он сразу понял, что мы идем по следу заговорщиков, и кинулся сюда – предупредить.

– Да с чего ты все это взял?

– Илкауд – так называли Сабазия в Хатре.

– Твой раб отдает приказы? – фыркнул Афраний. – В доме римского гражданина? Что за удивительные вещи ты рассказываешь, трибун?

– Почему бы ему не приказывать? Судя по привезенной одежде, его хотели вернуть в Хатру как нового правителя, а не как жалкого раба.

– Я почти тебе верю. Но только почти. Тут одна незадача. – Афраний сделал паузу. – Как он узнал, что Пакор передал Александру эти одежды и этот пояс с золотой застежкой?

– Значит… – Приск задумался. Предположение казалось почти невозможным. – Значит, он присутствовал при разговоре.

– Ну что ж… Логично. Изловить лазутчика! – приказал Афраний.

Фрументарии тут же кинулись искать Сабазия.

– Береника уехала, ты знаешь? – спросил Приск.

– Знаю, конечно. Адриан воображает себя Приапом[23]. Я бы очень удивился, если бы он не положил глаз на самую красивую женщину Антиохии.

Но искали они напрасно – Сабазий будто сквозь землю провалился. Послали гонца на виллу к Филону. Гонец вернулся под утро с сообщением, что Сабазий туда не возвращался.

– Нам придется отправиться к Адриану. Немедленно, – решил Афраний.

– Береника обещала истребовать мою голову ей на блюде… – сообщил трибун.

– Надеюсь, она не настолько хороша в постели, – отозвался Афраний.

Когда они покинули виллу Александра, уже рассвело.

В разрушенном дворце наместника за два месяца успели восстановить несколько комнат. В только что отделанном атрии пахло известкой, стоял сырой дух, несмотря на то что по углам горели четыре жаровни. Сиреневые дымки, причудливо извиваясь, утекали вверх – к синей прорези неба в прямоугольнике над имплювием[25].

Охрана наместника пропускала Афрания и его спутников беспрепятственно в любой час дня и ночи, но в атрии фрументария и его спутника встретил вездесущий Зосим.

– Наместник занят. Важный гость, – бросил всемогущий вольноотпущенник.

«А, мы знаем, что за гость у него ныне…» – мысленно ответил Приск.

– Уж не Траян ли? – спросил Афраний.

– Юлий Агриппа, – уточнил Зосим. – Наместник просил не беспокоить.

– А кто такой Юлий Агриппа? – поинтересовался Приск.

– Я слышал – один из самых богатых людей в Сирии, – сообщил Афраний. – Часть его поместий находится рядом с Апамеей…

– Апамея разрушена до основания… – вздохнул Зосим, как будто речь шла о его личным владениях.

Постояв так недолго с видом самым печальным, он вдруг встрепенулся, скользнул к проему, что вел в таблиний, приоткрыл дверь и заглянул. Потом обернулся, махнул рукой.

Означало это: Адриан зовет.

Когда Приск и Афраний вошли, в таблинии никого не было, кроме самого Адриана.

– Ну и что за важное дело? – спросил наместник.

Вид у него был суровый, но усмешка в уголках рта говорила – расположение духа у него самое что ни на есть благодушное. Зная его вспыльчивость и склонность к переменам настроения, Приск бы постарался как можно короче доложить о находках в доме Александра (о которых Адриан и так уже знал по вчерашним запискам) и благоразумно ретироваться. Но он был не один, Афраний же – интриган куда более искушенный – решил, что стоит поставить наместника в известность.