на этот фарс. И нет, быстро не пройдёт. Александр Христофорович лично довёл, что иностранные награды уже в пути. Да и бог с ними, с наградами. Люди ведь верят. Не все, но верят. Отец в восторге переходящем в экзальтацию. Оду о спасении государя сочиняет. Матушка тоже… в ажитации. И я не знаю что хуже — когда глядят с затаённой насмешкой и завистью или с искренним почитанием? Нет, это омерзительно, брать на себя незаслуженное.

— Вы слишком честный человек, Александр Сергеевич. Для вас кажется неправильным то, что для большинства людей норма. Вспомните как Грибоедов красиво описал попойку с дракой и стрельбой. Чем всё закончилось?

— За третье августа мы брали батарею,

Ему дан с бантом, мне — на шею.

— процитировал я нужные строки.

— Я — не они.

Здесь мой бывший барин был прав. Он человек особенный. А люди особенные только думают, что следуют каким-то «правильным» нормам и законам. На деле они всё совершают как хотят. Оттого мир к ним колюч, не оказывает должной (по их мнению) поддержки. Тем хуже для мира.

— Огонь вы прошли, Александр Сергеевич, воду, вероятно, тоже, пришло время для медных труб. Считайте это испытанием. Не ругайте себя.

— А кого мне ругать, как не себя?

— Один человек однажды задал вопрос: почему я? Ему ответили: почему вы? А почему мы? Почему вообще всё? Просто потому, что этот миг таков. — припомнил я удачную цитату из Воннегута.

— Не знал, что ты ещё и фаталист. — Пушкин нервно покривился, но задумался. И то хлеб.

— Мне ничего другого не остаётся как им быть, Александр Сергеевич. Стоик из меня слишком нетерпеливый. Послушайте доброго совета — отстранитесь. Кровь у вас горяча, я знаю. Но попытайтесь.

— Каким образом?

— Смотрите на всё так, словно со стороны. Как будто вы — не вы, а наблюдатель. В том числе и за самим собою. Что все происходящее — спектакль. И не только в театре, а везде. Роли расписаны, всяк их играет в меру таланта. Но всё это лишь игра.

— Весь мир театр?

— Именно. Не стал цитировать Уильяма нашего Шекспира, и так уже неудобно. Мысль же верна.

— Ты вновь говоришь загадками. Что неудобно? И как, тебе сия метода помогает?

— Да. За неимением лучшего, Александр Сергеевич. Жизнь — тлен.

— Что-то не очень на тебя похоже. — подозрительно прищурился Пушкин. — Кто ты таков и куда подевал моего Степана?

— О, нет. Я всё тот же, могу вас уверить. Иногда только…

— Что?

— Одолевает фатализм, как вы верно подметили.

— Тебе-то с чего хандрить? — поинтересовался Пушкин, для которого это были почти синонимы. — Только не вздумай уверять, что грустно от недостаточного признания заслуг. Во-первых, это тебе не свойственно, во-вторых, мне и так тошно. Упиться хочется и позабыть всё это, проснуться и узнать, что то был сон.

— Совсем наоборот, Александр Сергеевич. Мне грустно оттого, что заслуги мои переоценены. И говорю не об известном вам событии, а в целом. Вообще. И сам хорош я, нечего сказать. Знаете о чем я думал перед тем как вы пришли?

— Нет, о чем же? Как получить княжеский титул?

— Почти угадали. Что нужно скорее искать вам дом. Что нужно оформить кучу бумаг, на ювелирную мастерскую, на оружейную, на трактир. Вы не знаете, но вы купили трактир, Александр Сергеевич. Что нужно готовить сюрпризы для царя-батюшки и царицы-матушки. На кону стоит…вам покамест лучше не знать. Что близок выход нового номера нашего журнала, что покупка типографии осложняется из-за жадности и неторопливости доброго её владельца. Что за всеми нужен глаз да глаз. Что желающих занять денег и напоить горькой все больше. Что… В итоге мне надоело перечислять и я принял истинно мужское решение.

— Какое же? — полюбопытствовал поэт.

— Позавтракал остатками ужина и лёг на диван.

Пушкин невольно рассмеялся.

— Совсем забыл поблагодарить тебя за вино.

— Не за что.

— Нет, правда. Два ящика шампанского в начале весны. Мог обойтись и одним. Ты ведь любишь рассуждать об экономии.

— Экономия должна быть экономной. Но разве два ящика — это много?

Апатия испарилась, словно и не было её. У Пушкина какой-то дар приводить меня в чувство.

— Даже если ты сумел купить их по старой цене, то двенадцать франков за бутылку составят двести восемьдесят восемь за две дюжины. Рауль, бескорыстный Рауль продаёт по двадцати. Я взял себе две. Бутылки. Видишь — я тоже умею считать и не столь расточителен как думают некоторые.

— Вы его пили, Александр Сергеевич?

— Что, вино? Конечно.

— Из загадочных ящиков, имею ввиду?

— Нет, зачем? Я ведь сказал…Подожди, ты хочешь сказать…?

— Не хочу, а уже сказал, ваше высокородие. «Не за что» означало, что я не отправлял вам никакого вина, господин статский советник.

— Как не отправлял?!

— Никак не отправлял. Это чья-то шутка, Александр Сергеевич, и хорошо если шутка. Но смысла в ней я не вижу. Вино необходимо проверить. Вдруг там яд. Или слабительное. Или простая вода. Уксус. Серная кислота.

— Степан, ты хорошо себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, чем до вашего прихода. Чем вас смущают мои варианты? Всего лишь перебираю версии. Знаете, а поедемте к вам, да сами посмотрим?

Я предпочёл бы, чтобы непонятное вино Пушкин переслал ко мне, но видя как бледнеет от гнева Сергеевич, решил возглавить процесс. Мало ли чего выкинет порывистый и горячий поэт. Потому мы отправились к Пушкиным.

Весь путь занимался минут десять, не более того, но этого времени мне хватило, чтобы понять причину своего странного состояния. Подобно всем недовольным, я хотел большего, чем мог себе позволить. Это бесило и подталкивало к срыву. Жизнь в этом времени была чем-то похожа на ссылку, то есть полна ограничений. Местным хорошо, они не знают многого из того, что знал я. К чему привык. Хотелось тупо посмотреть телевизор. Услышать знакомые голоса, переключать каналы. Залипнуть в интернете на пару суток. Баночного пива, «сникерсов», «рафаэлло» и фанту. Всё это я не любил и практически не употреблял, но вот захотелось и всё тут. Прокатиться на машине с нормальной скоростью, подышать воздухом с парами бензина, сменить одежду на нормальную. Сбросить сапоги и выбрать кроссовки. Шампуней и мыла. Зубную пасту. Включить свой плей-лист часов на двенадцать. И людей. Это главное. Людей моей эпохи, с которыми не нужно бояться сболтнуть лишнее слово. Говорить с ними, говорить, говорить о всякой ерунде вроде футбола или вечного повышения цен, о новых фильмах, книгах, работе. Я был согласен даже слушать бред как поссорилась Ольга Б. С Викторией Б. и все