к репортажной съёмке. Прошедший сквозь ад войны Ямщиков, только что прибывший из училища мальчишка-лейтенант, которому не терпится повоевать, шофёр видавшей виды полуторки да ни слова не понимающая по-русски женщина – вот и весь состав этого своеобразного «Ноева ковчега». Каждого из них ждут свои испытания, каждый преодолевает свой, только ему назначенный путь.

Режиссёры, и это легко понять по выбранному ими первому кадру, имитируют стилистику документа. Простота и правдоподобие становятся основанием изобразительной композиции. Однако при этом авторы находят способ выявить внутреннее содержание практически каждого события.

Вот входит к командиру, двигаясь из последних сил, Ямщиков. Никакого доклада «по форме», внешнего вида «по уставу». В кадре два хорошо знающих друг друга человека, один из которых должен сейчас по-отечески озаботиться состоянием другого, во что бы то ни стало отправить с передовой.

Именно в этот не требующий лишних слов момент лихо врывается совсем ещё молоденький лейтенант. Козыряет, как положено в училище, прищёлкивая каблуками. Оправляя ремень, искоса оглядывает неопрятно одетого Ямщикова. А командир видит в рвущемся под пули офицерике (акт. А. Демьяненко) мальчишку, которому только жить да жить. И он тоже оказывается сопровождающим машину с женщиной в тыловой госпиталь.

Нюансы в актёрском поведении, разительный контраст в костюмах, в манере держаться перед начальством, вообще во внешности участников сцены, открывающие внутренний настрой каждого из них, при очевидной хроникальности пролога авторам необходимы, чтобы максимально выявить подтекст: человеческую ценность каждой отдельной жизни, когда уже близок мир.

Госпиталь, куда в конце фильма, после множества приключений и встреч, всё-таки прибудет эта странствующая по дорогам войны группа людей, в контексте сюжета-путешествия окажется аналогом ДОМА, если снова обратиться к принятой выше мифологеме, на основании которой вырастают в период оттепели фильмы о войне. Однако к этой импровизированной мирской обители (палаточный городок в глубоком тылу) вела тяжёлая и долгая ДОРОГА, полная испытаний и опасностей, подстерегающих буквально на каждом шагу.

И ещё.

Именно на этом этапе, в период оттепели, снова после долгого времени унификации канонов «большого стиля» соцреализма отчётливо обозначились параллельно развивающиеся художественные течения.

В раскрытии темы войны, то есть фактически на одном и том же событийном материале, возникли, оживились и обновились различные повествовательные структуры.

Важно подчеркнуть, что художественные поиски, эксперименты в этой области обнаружили максимально широкое поле для творчества. Тема стала не только философской, она к тому же оказалась пространством памяти поколений, переживших войну: старшего («Дорогой мой человек», 1958, реж. И. Хейфиц, другие), вернувшихся фронтовиков («Баллада о солдате», 1959, реж. Г. Чухрай, «Мир входящему», 1961, реж. А. Алов и В. Наумов, другие), а затем и «детей войны» («Иваново детство», 1962, реж. А. Тарковский).

Пространство памяти

Реалистический по природе изображения кинематограф довольно смело распоряжается, оказалось, возможностями воссоздания памяти. В том числе и о войне.

В принципе, память, подобно экрану, фотографична: визуальные образы живут в ней всегда, со временем лишь окрашиваясь в различные эмоциональные тона – от негативных до ностальгических. То есть визуальный ряд нашей памяти подобен фотографии, «движущейся фотографии», как был когда-то определён кинематограф в момент его рождения.

Однако в отличие от фиксирующего взгляда беспристрастной камеры, память эмоциональна. Это свойство и проявилось с момента активизации личности художника, управляющего камерой.

Существует множество высказываний самых известных и разных кинематографистов о предпочтениях, о неравнодушии взгляда объектива, о технических и творческих возможностях передачи бесстрастным механизмом того, на что направлен выбор художника, каким он видит интересующий его объект. Среди фильмов, запечатлевших подобного типа память о минувшей войне, по праву следует, наверное, назвать «Балладу о солдате» Г. Чухрая (1959) и «Альпийскую балладу» Б. Степанова («Беларусьфильм», 1965).

Ключ к художественному осмыслению событий именно как памяти о людях, не вернувшихся с войны, авторы дают уже в прологе.

В «Балладе о солдате» звучит авторский закадровый текст: фильм о юноше, который успел стать только солдатом. О нескольких днях его жизни, проведённых в дороге к дому.

В начале «Альпийской баллады» на экране мирная деревня. И соседка окликает идущую по воду немолодую женщину: не ей ли пришло письмо из Италии (которое здесь даже прочесть-то никто не сможет). А там, в этом письме… И начинается повествование о пути к дому её когда-то пропавшего без вести сына.

Жанровое определение в названии фильмов – поэтического ряда. В стихотворном варианте канон баллады прежде всего структурирует движение, задавая отчётливо звучащий ритм стиху. Рассказ ведётся именно о самом движении. Здесь, в том и в другом случае, целью движения героев (Алёши у Г. Чухрая, акт. В. Ивашов, Ивана у Б. Степанова, акт. С. Любшин) становится дом. Речь о дороге к дому, которую юные герои, вырвавшиеся из пекла войны, так и не смогли преодолеть…

Выпросив короткий отпуск вместо медали в награду за случайно подбитый танк, Алёша едет починить крышу в деревне, где осталась мать. Иван чудом спасается из плена и бредёт наугад по чужим альпийским лугам к дому в белорусской деревне.

Поэтическая составляющая реализована авторами по-разному: память к тому же избирательна.

Г. Чухрай и драматург В. Ежов составляют сюжет-движение из отдельных эпизодов-новелл, как бы стихотворно ассоциированных – по настроению (совпадению или контрасту) каждого фрагмента.

Избирательность авторов проявилась ярче всего в критерии отбора эпизодов. Они мотивировали свой выбор тем, что образ Алёши задумывался как собирательный, как именно память о юном солдате, о пути, пройденном им. Их герой стал символом погибшего на войне юноши, отразив весь тот внутренний потенциал нравственности и добра, который просматривался как стержневое качество характера.

Именно поэтому из первоначального варианта сценария при сокращении последовательно уходит негатив, оставляя лишь мимолётные намёки на совсем не простую в те времена жизнь: жадина-конвоир товарного состава, за тушёнку пустивший Алёшу и Шурку (акт. Ж. Прохоренко) в вагон, или женщина, не сохранившая верность солдату, а он отдал ей последнее, что мог – хозяйственное мыло… Поняв ситуацию, Алёша забирает этот по-своему драгоценный подарок и передаёт его отцу солдата – под одобрительный говор живущих в спортзале оставшихся без крова людей. Таких эпизодов совсем немного и не они составляют атмосферу повествования.

Лейтмотивом остаётся движение.

Фильм Г. Чухрая снимала оператор Э. Савельева, потом её сменил В. Николаев (позже он работал над фильмами «Битва в пути», 1961, реж. В. Басов; «Председатель», 1964, реж. А. Салтыков; художественно-документальным «Если дорог тебе твой дом», 1967, реж. В. Ордынский; «Ещё раз про любовь», 1968, реж. Г. Натансон; другие).

Легко убедиться, что безотказная камера В. Николаева тяготеет к документальному стилю изображения лирических сюжетов картин. Для него характерен точный акцент на детали, лишённый экстравагантности