— Наверное, в то время пять тысяч долларов были для тебя большой суммой, — добавил Сид.

Почему в то время, сейчас тоже, как-то механически подумала Джини.

Ее ошеломил тот факт, что Сиду известно о выписанном Брюсом чеке. Под эту основу можно подвести что угодно, в том числе и постельные услуги. И шпионаж!

Джини сидела, тупо глядя на стоявшую пред ней на столике чашку и чувствуя себя так, будто в нее ударила молния. Она только сейчас начала осознавать суть происходящей между ней и Сидом беседы, и ей стало дурно.

Она себе спокойно жила все эти годы — впрочем, нет, не спокойно, мучаясь воспоминаниями, — а Сид тем временем считал ее шпионкой и потаскушкой. Неизвестно, что хуже…

Джини ни в чем не была виновата, но ей вдруг стало стыдно.

Впрочем, одна вина все же была, ведь Джини приняла чек на пять тысяч долларов. А могла бы вернуть. Швырнуть Брюсу Дженнингсу в лицо. Но она этого не сделала. Рассудила так, что деньги нужны ей для начала новой жизни, к которой ее сам же Брюс и подталкивал.

И вот сейчас выяснилось, что Сиду известно о тех треклятых деньгах!

— Помнится, твой отец говорил что-то такое — мол, истинная причина моего отъезда разглашаться не будет и о чеке никто не узнает, — хмуро произнесла наконец Джини.

Тут ей подумалось, что истинная причина отъезда действительно осталась тайной — Брюс сказал Сиду совсем другое.

— Отец так говорил? — Сид усмехнулся. — Что ж, он мастер вести переговоры.

Джини взглянула на него с вызовом.

— Врать, ты хочешь сказать?

Глаза Сида сузились.

— Ты сама дала ему это право, потому что первая соврала!

— Я? Это когда же?

— Когда начала шпионить у нас!

В сердце Джини будто вонзили иглу. Вот, пожалуйста, попробуй докажи ему свою правоту!

— Что, нечем крыть? — со смешком обронил Сид.

Она мрачно покосилась на него.

— Вижу, тебя все это забавляет…

— Как тебе сказать… На самом деле смешного, конечно, мало. Ты была для меня… — Он на миг стиснул зубы, затем продолжил: — Словом, я тебе доверял. А ты переспала с моим отцом! Потом выхватила чек из его рук, будто это было невесть что…

— Выхватила? — вяло повторила Джини.

Ей становилось все хуже. Каждое произнесенное Сидом слово будто вколачивало гвоздь в гроб ее надежд.

— Именно. Мой отец очень живо описал возникшую между вами сцену. Говорит, в ту минуту ты была олицетворением алчности. Хотя речь шла лишь о сумме в каких-то жалких пять тысяч долларов.

Вот слова, достойные миллионера! — усмехнулась про себя Джини. Жалкие пять тысяч долларов…

Однако следующая фраза Сида заставила ее похолодеть.

— Отец назвал тебя дешевкой, и я готов с ним согласиться. То, что ты сделала, не заслуживает прощения, да и вообще… неприлично.

Ах вот как, неприлично? А то, что сделал твой отец, прилично? — мысленно парировала Джини. Переиначил всю историю, смешал меня с грязью, откровенно оклеветал…

Наверное, Сид ждал какого-то ответа, но Джини сидела, будто превратившись в айсберг. Внутри у нее все словно заледенело. Но даже если бы она могла говорить… что тут скажешь? Чек принят, деньги по нему получены и истрачены. Аргументов для защиты нет. Впрочем, если бы они и были, что толку? Все равно Сид верит отцу, а не ей. Даже если она скажет, что в действительности вся проблема в ее мексиканском происхождении, это делу не поможет…

На душе Джини было тяжело от горестных раздумий о том, что, как всегда, сильные мира сего ведут игру без правил, с маленькими людьми не считаются и все несчастья выпадают на долю последних. Впрочем, чего еще ожидать в мире, где правят деньги…

Последняя мысль неожиданно придала Джини сил, и она выпрямилась.

— Ладно, прошлое мы обсудили, ты высказал мне все, что хотел, и даже обозвал нехорошими словами. Можно я теперь перейду к делу, из-за которого и приехала сюда?

— Можно, — ледяным тоном произнес Сид.

Джини слегка пошевелились в кресле, меняя положение.

— Ты отстранил Кончиту, мою мать, от работы, сообщив через секретаря, что спустя определенный трудовым законодательством срок она получит расчет.

— Через два месяца, — кивнул Сид. Затем сердито добавил: — А чего же она хотела? За такие вещи по головке не гладят! Конечно, если бы от наших клиентов не поступили рекламации, вся история так и осталась бы под покровом тайны. Но не зря ведь говорят, что все тайное когда-нибудь становится явным! Не понимаю, на что Кончита надеялась…

— Но не она же впустила на охраняемый объект посторонних! Это сделал ее сменщик, то есть совсем другой человек! Как ты можешь так поступать с Кончитой, которую знаешь с детства…

— Она меня тоже знает, но все же соврала мне.

— Неправда, она просто не сообщила о происшествии! — горячо произнесла Джини.

Сид холодно взглянул на нее.

— Именно это я и имею в виду. Не сообщить — практически то же самое, что соврать.

— Ничего подобного, это разные вещи!

— Интересно, кто так считает — ты или Кончита? — прищурился Сид.

— Мы обе!

— Что ж, значит, склонность ко лжи — ваша семейная черта.

Джини прикусила губу. Ясно, что Сид намекает на ее якобы шпионскую деятельность.

— Конечно, теперь ты станешь валить все в кучу…

Сид пожал плечами.

— Что значит «все»? Кончита поддерживала версию своего сменщика до тех пор, пока ему уже не стало смысла отпираться. Это, знаешь ли, не просто халатность, тут уже просматривается злой умысел!

В душе Джини вновь взметнулась волна негодования.

— По-твоему, Кончита что-то получила за то, что согласилась покрыть своего напарника? Говори, говори, не стесняйся…

— Утверждать не возьмусь, — хмыкнул Сид. — Но мало ли что… Ведь ты же в свое время не отказалась от денег, так кто поручится, что и Кончита не поступила точно так же? Хм, как интересно: вот и еще одна семейная черта наклевывается — стяжательство.

Джини нервно сплела пальцы.

— Думай что хочешь, но я в отличие от тебя могу утверждать: поступок Кончиты продиктован не корыстными побуждениями.

— В таком случае чем?

— Ох боже мой! Неужели до сих пор не ясно… Кончита просто пожалела того парня. Ведь, насколько мне известно, он еще совсем мальчишка. — Пальцы Джини хрустнули, но она не разомкнула их. Вообще не обратила на этот звук внимания. — Кончита подумала, что, если не сообщит о его проступке сейчас, он сделает выводы, возьмется за ум и продолжит жизнь, если не заново, то правильнее, что ли…