ее посадить голой задницей в муравейник и, наконец, утихла. Тогда Ана обернулась к Наэву и Теору, словно к верным своим пажам:

— Мне нельзя дотрагиваться до мужчины. Кто из вас, братья, вернет мне кинжал?

И вот Ана по-королевски взирает, как мальчишки наперегонки стараются ей угодить. Акулий Зуб в крови, ее улыбка солнечно-прелестна. Теору она кивает благодарно, Наэву — утешительно. Все это — под безумные вопли регинца.

Дельфина видела, как брат ее попытался убить во второй раз. Пока не остыл яростный страх за Ану, он занес меч над тем, кто посмел ей угрожать. Никто ему не приказал и не запретил — наставники, как и Дельфина, наблюдали. Человек с развороченной в мясо ногой перестал кричать. Обреченно закрыл глаза, сдавшись не мальчишке-разбойнику, а воле своего Бога. Это его и спасло. Дважды Теор поднимал меч и дважды не смог опустить.

— Он даже с девой Островов не справился! — сказал мальчик, наконец, Терию. — Этот крестьянин не опасен. Пусть еще лет двадцать хромает по своей деревни и напоминает другим, чтоб прятались в лес поглубже.

Отец-наставник еле заметно нахмурился, но согласился. Регинца привязали к дереву в назидание остальным и оставили стонать.

Ана закрепила в волосах алый бутон, большой, не уместно нежный. Вот, что привлекло ее в лесу, — цветы, какие на Островах не растут. Островитянки любили украшать одежду безделушками из всего, что дает земля и Моря. Камни, ракушки, лепестки — даже на корабле Ана не забывала надеть браслет из ягод. Внешность для нее была, как канва для талантливой вышивальщицы. На Острове Леса она не смела красоваться под грозным взором Инве, но была из тех, на чьей одежде не задерживаются пятна. Чьи волосы вечером вымыты и расчесаны, как бы ни трепал их день. Невеста Алтимара, она имела право и должна была оставаться красивой. В захваченной деревне — как и дома каждый свободный миг — Ана выбрала дерево и целилась в лист, и в черенок листа. Шутливо соревновалась с Дельфиной и Медой, и выигрывала. Тренировались они все очень много, но Ана, кажется, не опускала лук с тех пор, как Унда научила ее натягивать тетиву. К четырнадцати годам она попадала в мишень с двухсот шагов с закрытыми глазами. Ей, не способной даже ходить быстро, стрелы давали власть бьющего кречета. Руки, натренированные тетивой, могли сжаться в крепкий кулак и при случае выбить зубы. А позже, под светом звезд, разбойница сидела у костра между обоими братьями, с кокетливым цветком в волосах. Смеялась с Теором, что влюблена только в свой лук. Наэв в их воркование вклиниться не умел, поэтому молча смотрел в огонь. В изгибах пламени видел изгибы лица и тела, до мельчайшей черточки знакомые. Он знал свою Ану, всю, без единой тайны, как звездную карту над головой. Ее привычку откидывать назад стриженные волосы таким движением, будто они по-зимнему длинные. Ее нос чуть длиннее идеального, и пальцы на руках — чуть короче, чем у большинства. Все родинки, все шрамы от детских падений он помнил с давних времен, когда малышами они плескались в Море раздетыми. Ее напряженную походку, босые пятки и то, чего давно не видел сам, — исполосованные голени. На Острове Леса они в полном вооружении пробегали путь от южной бухты до северной, а отставших матушка Маргара гнала плеткой, как ленивых кляч. И хромоножку не жалела. Тысячу раз Ана доковыляла последней, но не остановилась. Его Ана. Хотя бы в мечтах — всегда его. Смеется с Теором, бросает сладкие взгляды на второго. Наэв смирился, что ей, как и Теору, нравится его дразнить.

Дельфина той ночью, наконец, призналась себе, чего она боится. И упрекнула красавицу:

— Что ты творишь? Хочешь, чтоб они друг друга поубивали?!

— Хочу! — отвечала Ана без тени сомнения. — За меня можно и умереть. — И тут же рассмеялась, искренне превратив все в шутку: — Да что ты, сестра! Мы ведь не регинцы, поединков между собой не устраиваем. Даже за меня.

Волки

— Ну, а ты, — шептала Ана ей ночью, — о ком из братьев ты думаешь?

На ночь галера старалась бросить якорь. Невесты Алтимара спали в обнимку на песчаном берегу, подальше от общей кучи тэру. Дельфина утыкалась головой в плечо подруги и очень тихо отвечала, что в ее мыслях нет никого, кроме Господина Морей.

— Игн смотрит только на тебя. Когда, наконец, ему улыбнешься?

— Я — Невеста, — отвечала Дельфина. — Пусть смотрит в другую сторону.

— Но глаза-то у тебя не завязаны Белой Лентой! Быть не может, чтобы все мужчины были тебе безразличны, — в карих глазах Аны иногда мелькало подозрение. — Дельфина, но ведь не…

— Нет, — смеялась та. — Мне он брат. Он — твой.

Ей не надо было видеть в темноте лицо названой сестры, чтобы знать, что оно сияет. Ночью Ане приснится любимый, и даже Жених Алтимар не осудит ее за сладкие сны. Дельфине тоже во сне являлся тот единственный, кого она выбрала.

— Умерла великая Мара, — шептала девочке мать, когда та была совсем крохой. — Прежде, чем сойти в Царство Мертвых, она призвала своих детей и велела сотворить мир из ее тела.

— Алтимар? — лепетала Дельфина.

— Алтимар, Каэ и Дэя — дети Мары. Они поделили между собой мир.

— Алтимар там, — указывала Дельфина на Море. Ночами ей снилось подводное царство, которое она еще помнила и знала лучше мира человеческого.

За малышами присматривала Дэлада, в то время все еще бездетная. Циана знала, что скоро отвезет дочь на Остров Леса, и старалась не приучать ее к нежности. Лишь рассказывая о богах, обнимала и брала на руки, чтобы отнести на берег. Дельфина и теперь до мельчайших деталей помнила ветерок, трепетавший в ее волосах, мягкое тело матери, визг Теора, что цеплялся за подол Цианы и, как обычно, требовал внимания. Циана качала ее на руках и повторяла:

— Алтимар повсюду, всегда с тобой.

“Алтимар защитит тебя там, где меня не будет”, — звучало в ее мыслях. Малышка не понимала слов, но мысли были ей видны — струились в воздухе, как разноцветные ленты. Ласка матери казалась зыбкой, как капли росы. Вокруг Цианы веяла темно-голубая покорность судьбе, а ее тревога была цвета запекшейся крови. Радость сияла золотом, боль могла разливаться темной лужей, а по земле ползали невысказанные жалобы Дэлады, серые, как ужи: “Почему я не красивая, как ее дочери? Почему эта старуха родила здоровую девочку, а мои младенцы умирают?” Едва научившись ходить, Дельфина научилась удирать от Дэлады — на берег,