— Да, конечно, — с облегчением произнесла Лорел. — Мы и так задержали мистера Тейта.

— Не будь невежливой, дорогая. Это самое меньшее, чем мы можем отплатить мистеру Тейту за его галантность.

Сет между тем взял со столика фотографию и стал ее рассматривать.

— Вижу, вам понравилась фотография мистера Брейди, — подходя, сказала Кэролайн, — она замечательная не правда ли? Тете Айрис она тоже очень нравилась. Она сделана перед самой войной.

Сет заставил себя оторваться от снимка и вежливо улыбнулся:

— Очень красивая пара. Кто это?

— Родители Лорел. Сфотографировались в день своего венчания.

Сет почувствовал на себе взгляд Лорел и попытался сохранить безучастный вид.

— Наверное, я должен нанести им визит.

— Мои родители умерли, — бросила Лорел.

— Жаль… И давно? — Голос его оставался бесстрастным.

Поразившая Сета нежность появилась на лице Лорел, когда она посмотрела на фотографию. Глаза выражали почтение и любовь.

— Мой отец погиб как герой, сражаясь за правое дело в жаркой битве, — сказала она с гордостью. — Я никогда его не видела. Мама так и не оправилась от горя и последовала за ним спустя всего несколько лет.

Кэролайн обняла кузину за плечи. Женщины молчали, охваченные печальными воспоминаниями, словно отдавая дань усопшим. Сет решил воспользоваться моментом.

— Тяжелая потеря, — печально произнес он, ставя фотографию на место, после чего обратился к Лорел: — Вас должно успокаивать, что ваш отец погиб во имя благородной цели.

Лорел с недоверием смотрела на Сета — он явно переигрывал. Но тетушка Софи, то и дело поднося к глазам платок, заявила:

— О, вы даже представить не можете, что это был за человек. Эти отвратительные янки причинили нам столько боли. Наш бедный Огастес пал на поле брани. Три дня мучился, прежде чем Господь забрал его к себе на небеса. Он написал Айрис письмо со смертного одра. — Прижав к лицу платок, Софи едва сдерживала рыдания, потом вдруг расправила плечи: — Что же, такова участь многих наших храбрых воинов и их семей!

Письмо. Мысль Сета напряженно заработала. Предсмертное письмо, возможно, признание… Но нет. Если бы он рассказал хоть что-то о золоте, едва бы эти женщины жили в полуразвалившемся доме, а Лорел стала бы выпрашивать у хозяйки публичного дома деньги, данные ей умершим в долг. И все же Огастес Синклер прожил достаточно, чтобы понять, что умрет, и наверняка оставил какое-нибудь послание.

Сет склонился к тетушке Софи и деланно искренним тоном сказал:

— Должно быть, вы многое выстрадали.

Софи кивнула. Казалось, эти беды случились не четверть века назад, а сегодня.

— Зачем разрушили особняк Пинкни? Его сожгли дотла. Дом простоял больше ста двадцати лет до прихода янки. Они не уважают ни историю, ни добрые нравы. Они сожгли даже церковь на Митинг-стрит и католическую церковь…

Лорел вмешалась в разговор:

— Янки тут ни при чем. Это рабы готовили себе еду на огне и не уследили за костром.

— Нет, это были янки! — стояла на своем Софи. Она вновь повернулась к Сету. Теперь ее лицо пылало не только от гнева, но и от гордости. — Осада Чарлстона была самой долгой за всю войну. Ни один город не смог бы столько выстоять. Наш любимый Чарлстон продержался до 1865 года.

Лорел снова вмешалась в разговор:

— Тебя здесь даже не было тогда. Ты уехала сразу после пожара 1861 года.

Сет заинтересовался. Итак, это правда. Семья Огастеса Синклера находилась в отъезде, когда он вернулся на плантацию с золотом. Эту часть истории полковник не успел рассказать до конца. Сет хотел расспросить об их плантации, Чайнатри, но не представилось удобного случая. Лорел делала все, чтобы прекратить беседу. К ней вновь вернулись решительность и уверенность в себе.

— В самом деле, мистер Тейт, мы и так задержали вас. И я не решаюсь отнять еще хоть минуту вашего драгоценного времени.

Она двигалась в сторону двери. В голосе звучал явный намек, в другое время рассмешивший бы Сета. Но сейчас, поглощенный своими мыслями, он не слушал Лорел, прикидывая в уме, стоит ли тратить усилия на это дело.

— Приглашаем вас, мистер Тейт, на ужин — сказала Кэролайн. — Мы никогда себе не простим, если не попытаемся отплатить за вашу доброту.

Сет даже не оглянулся на Лорел. Он улыбнулся Кэролайн и наклонил голову:

— Благодарю вас, мэм. Это большая честь для меня.

Он кивнул Софи, которая была очень довольна собой, потом Лорел, с трудом скрывавшей свой гнев. Но Сета меньше всего сейчас волновали мысли и чувства Лорел Синклер. Он строил планы, и мысль его лихорадочно работала.

* * *

Полковник умер с восходом солнца на руках у Пича Брейди, проклиная Создателя за то, что умирал так тяжело и долго. Впрочем, жизнь у него тоже не была легкой.

По иронии судьбы после стольких лет борьбы с опасностями полковник погиб от укуса змеи. Пич пытался высосать яд, но на другой день рана загноилась, к закату началась горячка, и Пич понял, что спасти полковника нельзя.

В течение нескольких бесконечных часов Пич старательно поддерживал огонь, чтобы унять дрожь умирающего, и то и дело вытирал его лицо платком, смоченным в ледяной воде. Глядя в ночь, Пич размышлял о вечном.

Перед самым рассветом полковник пошевелился. Пич быстро подошел к нему. В бледном свете колеблющихся языков пламени он увидел, как изменилось лицо полковника. Кожа приняла землистый оттенок, сморщилась, борода стала совершенно седой, глаза потускнели. С самого раннего детства Пич был уверен в непобедимости полковника. Казалось, он не имеет возраста, как ветер, силен и крепок, как дуб. Теперь полковник был слаб, истощен и стар. Глядя на него, Пич испытал приступ страха.

Чтобы скрыть это, он начал поправлять одеяла на умиравшем. Полковник оттолкнул его руку.

— Хватит со мной возиться, парень, — раздраженно сказал он.

Его голос звучал бодро. На секунду надежда затеплилась в груди Пича. Но в следующий момент угасла. Старик говорил все тише, с трудом выдавливая из себя слова.

— Осталось совсем мало времени, и я должен тебе кое-что рассказать.

Пич опустился на корточки.

— Не разговаривай. Побереги дыхание, — произнес он взволнованно.

— Это, черт возьми, мое дыхание, — выпалил полковник. — Я делаю с ним что хочу!

Пич молчал. Ему было больно и горько. Он боялся, что полковник больше не заговорит.

Но старик снова открыл глаза и взглянул на Пича. Страдание на лице полковника уступило место печали и усталости.

— Эх, парень, — сказал он со вздохом, — славные дела мы с тобой проворачивали. Гореть мне за них в аду.