– Просто знаю.

– У меня нет выбора.

– Всегда есть выбор.

– Я дал обещание. Это то, что должен сделать мужчина. Любой вам скажет.

– Гидеон, прошу тебя…

Лицо парнишки напряглось, а револьвер задрожал еще сильнее, когда пальцы еще крепче стиснули рукоять. Мальчишеские глаза становились все светлее, словно разгорались, и какой-то миг Эдриен просто не знал, пугаться ему или печалиться.

– Умоляю тебя, Гидеон! Ей бы этого не хотелось. Только не между нами с тобой. Не таким вот образом!

Револьвер приподнялся еще на дюйм, и Эдриен сразу увидел все это в глазах мальчишки – и ненависть, и страх, и потерю. Помимо этого у него осталось время только для одной-единственной мысли, и это было имя матери мальчишки – Джулия, которое успело разок промелькнуть в голове у Эдриена перед тем, как из-за барной стойки с громом полыхнуло огнем, и в груди парня со шлепком возникла красная дыра. Выстрел отбросил Гидеона на шаг назад, револьвер выпал у него из руки, по ткани рубашки стала расползаться кровь, густая, как нефть.

– О! – Это был возглас скорее удивления, чем боли. Рот приоткрылся, когда пацан отыскал глазами Эдриена, и ноги его тут же подкосились.

– Гидеон!

В три быстрых шага Эдриен пересек помещение бара. Ногой отбросил револьвер в сторону и упал на колени рядом с мальчишкой.

Кровь толчками выбивалась из раны. Вид у парня был ошеломленный, глаза пустые.

– Ш-ш-ш! Лежи спокойно. – Эдриен сорвал с себя пиджак, скомкал, прижал к ране. – Вызывайте «девять-один-один»!

– Я спас тебе жизнь, братан.

– Пожалуйста!

Натан опустил маленький серебристый пистолет и взял телефон.

– Помни об этом, когда приедут копы. – Набрав «911», он прижал трубку плечом к уху. – Я застрелил этого парня, чтобы спасти тебе жизнь.

Дом Элизабет всегда был для нее святилищем. Аккуратный и по-военному подтянутый, он занимал узенький участок в исторической части города – маленький особнячок в викторианском стиле под раскидистыми деревьями, благодаря которым лужайка всегда оставалась тенистой и зеленой. Жила Лиз одна, но дом был настолько прекрасным отражением того, что она любила в жизни, что ей никогда не было здесь одиноко. И вне зависимости от дела, которое она вела, или политики, или каких-то боевых потерь, шаг через входную дверь всегда позволял ей полностью отключиться от работы. Можно было разглядывать картины маслом на стенах, проводить пальцами по корешкам выстроившимся рядами книг или поделкам из резного дерева, который она собирала еще с тех пор, как была девчонкой… Этот дом зарекомендовал себя надежным убежищем. Это было непреложное правило, и до сегодняшнего дня оно исправно действовало каждый божий день ее взрослой жизни.

Теперь же дом казался лишь набором из дерева, стекла и камня.

Теперь это было просто место.

Подобные мысли не отпускали ее бо́льшую часть ночи – мысли о доме и ее собственной жизни, о двух мертвецах и подвале. К четырем часам утра мысли обратились исключительно к Ченнинг, и крутились они в основном вокруг того, что Элизабет сделала не так.

Она наделала так много ошибок…

Это была трудная правда, которая преследовала ее до тех пор, пока, наконец, уже на рассвете, Элизабет не провалилась в сон. Но тут ей стали сниться сны – она постоянно дергалась и проснулась с таким животным звуком в горле, который напугал ее саму.

«Пять дней…»

Она чуть ли не на ощупь добралась до раковины в ванной, поплескала водой на лицо.

«Черт!»

Когда кошмар отпустил, она уселась за стол в кухне и уставилась на канцелярскую папку коричневого картона – старую, зачитанную и достаточно опасную, чтобы Элизабет сразу же уволили, если бы просто нашли ее у нее дома. Вчера она провела с ней три часа – а за неделю до этого вдесятеро дольше. Папка попала к ней сразу после осуждения Эдриена Уолла. Если не считать газетных вырезок и фотографий, которые она собрала сама, это была точная копия дела об убийстве Джулии Стрэндж, хранившегося теперь в управлении окружного прокурора.

Перебрав пачку снимков, она вытащила фотографию Эдриена. Он был в парадной форме, моложе, чем сейчас она. Симпатичный, подумала Элизабет, с той ясноглазой решимостью во взгляде, которую большинство копов через несколько лет безвозвратно теряют. На следующем снимке Эдриен был одет по гражданке, еще на одном – запечатлен на ступеньках здания суда. Она сама сделала этот снимок перед его судебным процессом – ей очень нравилось, как свет падает на его лицо. Выглядел он на нем примерно так, как она сейчас чувствовала себя сама – немного истощенным и немного измученным. Но все равно симпатичным и осанистым, подумала Элизабет, все тем же копом, которым она так восхищалась.

Пропустив газетные вырезки, Элизабет сразу перешла к фото со вскрытия Джулии Стрэндж – молодой женщины, чье убийство встряхнуло округ так, как не встряхивало его большинство других убийств. Молодая и элегантная при жизни, здесь она выглядела совсем по-другому; теперь ее красота была безжалостно смята обескровленным изломанным горлом и ярким светом морга. Но когда-то она была прекрасна и, вдобавок, достаточно сильна, чтобы попытаться дать напавшему на нее достойный отпор. Свидетельства тому были по всей кухне: сломанный стул и перевернутый стол, разлетевшиеся по полу осколки посуды… Элизабет перебрала фотографии, сделанные в кухне, но увидела то же самое, что уже видела не раз: шкафчики и кафельную плитку, детский манеж в углу, фотки на холодильнике…

Здесь были обычные для таких случаев рапорты, и она досконально знала, что в них написано. Результаты лабораторных исследований, отпечатки пальцев, анализы ДНК… Элизабет еще раз бегло перечитала семейную историю: молодые годы супруги в качестве фотомодели, рождение Гидеона, работа мужа. Идеальная семья практически во всем: молодые, симпатичные, не богатые, но вполне успешные. Опросы друзей семьи свидетельствовали, что Джулия была превосходной матерью; муж тоже посвящал ребенку достаточно много времени. В папке имелся всего лишь один протокол свидетельских показаний, и его она тоже успела перечитать как минимум сотню раз. Около трех часов дня пожилая соседка слышала звуки ссоры, но, поскольку, как инвалид, она была прикована к постели, ее показания не особо помогли восстановить хронологию событий.

Элизабет еще считалась салагой, когда произошло это убийство, – лишь четвертый месяц патрулировала улицы в полицейском мундире, – но это именно она обнаружила тело Джулии на алтаре церкви в семи милях от городской черты. То, что церковь была знакома Элизабет с детства, вызывало неуютное чувство, но существенным фактом больше ни в чем не являлось. Это было просто здание, в котором обнаружили труп, такое же место преступления, как и любое другое. Элизабет не могла знать, как эта находка скажется на ее собственной жизни. На ее родителях. На ее церкви. В тот день Лиз приехала повидаться со своей матерью и взамен обнаружила тело Джулии Стрэндж. Ту самым жестоким образом задушили, раздели, а потом уложили на алтарь и укрыли до подбородка белой холстиной. Никаких признаков сексуальных травм обнаружено не было, но частички кожи, найденные под ногтями, содержали ДНК Эдриена Уолла. В ходе дальнейшего расследования отпечатки пальцев Эдриена обнаружились на одном из разбитых стаканов в кухне, а еще – на пустой пивной банке, найденной в дорожном кювете неподалеку от церкви. Назначенный судом медицинский осмотр выявил несколько царапин у него на затылке. И стоило обвинителю установить тот факт, что Эдриен был знаком с потерпевшей, как дело быстро и жестко покатилось к обвинительному приговору. У него не нашлось ни алиби, ни каких-либо объяснений. Даже его собственный напарник дал против него показания.