«Таверна графства» осталась для тебя позади, как она позади и для меня. В ту пору этот кабачок находился ближе всего к центральному полицейскому участку. Я мог отправиться туда в любое время и мог не сомневаться, что встречу там знакомых — по виду, если не по имени. Нынче полиция разъезжает в фургонах из нового участка в Брайдуелле. Иногда в уик-энд, вечерами, я слышу их сирены вскоре после звона разбитого стекла, воплей и криков неизбежной драки, которую они приехали разнимать. Я больше не хожу в таверну. Выпиваю теперь дома.

Сколько денег я, должно быть, просадил. И не только деньги я профукал. Стоит мне подумать о том, что могло бы быть, и я вижу, как крутящийся желтый поток уносит все это в фарфоровом унитазе у моих ног.

Следствие

— Сообщите, пожалуйста, суду ваше полное имя.

— Сьюзен Элисон Пауэлл.

— Вы работаете лаборантом?

— Да.

— Не могли бы вы вспомнить, что произошло днем двадцать третьего октября? Расскажите своими словами, что вы видели.

— Ну, все случилось очень быстро. Я ехала по Западному шоссе — мой сын заболел в детском саду, и я рано ушла с работы, чтобы его забрать, но это было до того, как я его взяла, — словом, я ехала по шоссе, и меня обогнала та машина по обочине. Я хочу сказать, что движение было небольшое, но эта машина просто промчалась мимо меня.

— Под Западным вы подразумеваете шоссе А-40?

— Да.

— И вы ехали из Лондона по крайней полосе?

— Да. Я хочу сказать, люди иногда объезжают вас слева, если вы застряли посреди дороги, но он-то ехал по обочине.

— Ну а как насчет машины — вы заметили, что это была за машина?

— Синяя. Из маленьких.

— А что произошло потом?.. Не спешите, миссис Пауэлл.

— Ну, как я сказала, он промчался мимо меня по обочине, я только успела бросить на него взгляд и, по-моему, что-то крикнула, что-то вроде — проклятый идиот, а он тут и врезался в…

— Я понимаю, вам, должно быть, тяжело это вспоминать. Но попытайтесь продолжить.

— Он врезался в мост. Прямо в бок опоры. Я услышала грохот, удар был действительно громкий. Это было ужасно. Машина встала на дыбы, ударилась крышей о мост, потом развалилась. Что-то упало на дорогу прямо передо мной, и я еще подумала — сейчас налечу на это, но у меня не было времени вырулить, так что я, наверное, проехала прямо по нему.

— А что потом?

— Ну, я была в шоке. Прошло какое-то время, прежде чем у меня появились мысли в голове. Я съехала с дороги, как только смогла, и вызвала по мобильнику «скорую».

— Значит, вы сообщили суду, что все произошло очень быстро, вы были в шоке, и это вполне понятно. Но могу я спросить: видели ли вы в какой-то момент, кто сидел за рулем той машины?

— То-то и оно. Когда он проезжал мимо меня по обочине, я, должно быть, краешком глаза уловила движение, потому что посмотрела в ту сторону. И он находился как раз на одном со мной уровне.

— Можете ли вы сообщить суду что-либо о водителе?

— Да, это был пожилой мужчина — не знаю, насколько пожилой, но только волосы у него были седые.

— Он показался вам в сознании?

— О да, безусловно. Он сидел очень прямо и смотрел перед собой. Я видела только его профиль.

— Вы в этом уверены? А вы не видели, глаза у него были открыты?

— О, право, не знаю. Наверное, были, иначе я заметила бы.

— А в машине больше никого не было? Не было пассажиров?

— Нет, сэр. Я наверняка увидела бы их, если б они были.

— Благодарю вас, миссис Пауэлл. Побудьте еще минуту на свидетельском месте, — возможно, у обвинителя есть к вам еще вопросы. Мистер Форшо?

(Мистер Форшо встает.)

— Всего пару моментов, пожалуйста, миссис Пауэлл. Я хочу быть абсолютно уверен в том, что правильно понял ваши слова. Когда этот мужчина проезжал мимо вас — по обочине, — вы на миг, без всяких помех, увидели в профиль его лицо, верно?

— Да, сэр.

— И с вашей точки зрения, он не спал и полностью владел управлением машиной?

— Так мне показалось.

— Как скоро после этого машина налетела на мост?

— Всего через несколько секунд — никак не больше.

— Благодарю вас. Вопросов больше нет.

— Мистер Джонсон?

(Мистер Джонсон встает.)

— Да. Миссис Пауэлл, с какой скоростью вы ехали?

— Я делала сорок пять-пятьдесят километров в час.

— А та машина — та, что разбилась? Шла приблизительно с такой же скоростью?

— Нет, сэр. Тот мужчина ехал гораздо быстрее.

— Насколько быстрее? Семьдесят, восемьдесят, сто километров?

— Мне не хотелось бы делать предположения. Но он ехал гораздо быстрее, чем я.

— Понятно. А теперь, миссис Пауэлл, все мы глубоко вам сочувствуем и понимаем, как расстроила вас эта страшная авария, но неужели вы действительно хотите сказать суду, что в тот краткий миг, когда машина проезжала мимо вас, вы были в состоянии заметить, что водитель не спал и управлял своей машиной?

— Такое у меня создалось впечатление.

— А этот водитель — вы сказали, что у него были седые волосы. А была у него борода?

— По-моему, нет, не думаю.

— А усы?

— Не уверена.

— И он не смеялся?

— Нет, не думаю.

— Не пел под радио?

— Не могу сказать.

— Не жевал?

— Нет.

— Не зевал? Не чихал? Не плакал? Честно, миссис Пауэлл, я вовсе не хочу бросать тень…

— Мистер Джонсон, напоминаю вам, что в этом суде не разрешается задавать неуважительные вопросы.

— Извините, сэр. Больше вопросов нет.

(Мистер Джонсон садится.)

Несмотря на укол, сделанный для повышения сахара в крови, Холли заснула на заднем сиденье. Мы нашли свободную комнату в пансионе, и я вытаскиваю ее колясочку из забитого сумками багажника. Пол вынимает ее из креслица, в котором она сидит, и пробирается по узкому проходу между машинами. Она совсем размякла, ничего не чувствует: когда он нагибается, чтобы опустить ее в колясочку, головка у нее запрокидывается. Передо мной проплывают ее закрытые глазки, поджатые губки. Пол осторожно укладывает ее и вытягивает из-под нее руки. Затем одну за другой продевает ее ручки в петли ремней. Такие минуты застают меня врасплох: какая же она хрупкая, как осторожно надо с ней обращаться. Я стараюсь запечатлеть этот миг, сохранить его в памяти вместе с сотней других, уже ставших дорогими воспоминаний.