— Стало быть, бесполезно продолжать допытываться, где ты это добыла, — сказал Роландо, найдя подходящее место для еще одного фрагмента, — но, если судить по иконографии, вещь действительно можно датировать концом классической эры. Вероятно, где-то между 800 и 925 годами, а? В это просто невозможно поверить.

— Надеюсь, углеродный анализ это подтвердит, — сказала Чель.

Роландо отложил пинцет в сторону.

— Понимаю, что мы никому не должны ни о чем рассказывать, но… С виду здесь много сложных грамматических оборотов. Вот почему нам нужен Виктор. Никто лучше его не разбирается в языке классической эпохи.

На самом деле Чель подумала о том, чтобы привлечь к работе Виктора Граннинга, едва в первый раз увидела фрагменты книги, но опасалась реакции с его стороны. Они уже несколько месяцев не разговаривали, а у нее имелись веские основания избегать его общества.

— Сами справимся, — угрюмо ответила она, глядя на Роландо.

— Как скажешь, — кивнул он, понимая, что настаивать бесполезно. Граннинг — тяжелый человек. Чель любила своего прежнего наставника, но в последнее время тот стал чересчур упрям и, похоже, слегка свихнулся.

Постаравшись выбросить из головы все мысли о Граннинге, Чель принялась всматриваться в глифы фрагментов, из которых Роландо сумел сложить первую страницу.

Как все глифы в письменности майя, они представляли собой либо комбинацию слогов, которые вместе образовывали звук, имевший смысл (как слово в английском языке), либо по аналогии с китайским — сочетание слогов и пиктограмм, сливавшихся в одно целое, чтобы выразить понятие. Как только Чель удалось разбить написанное на отдельные блоки и перевести каждый компонент, используя существующие каталоги 150 уже расшифрованных слогов и справочник с более чем восемью сотнями известных «пиктографических» глифов, у нее стали складываться предложения.

Здесь встречались слова, хорошо ей знакомые, как, например, йяб — его до сих пор использовали в современном к’виче, и означало оно «дождь». Другие же, как, к примеру, вулий, переводились только приблизительно, поскольку не имели точного эквивалента в английском языке. «Снести», «разрушить» было близко по смыслу, но исчезала религиозная составляющая, вкладываемая в это понятие древними майя. Помимо уже расшифрованных, ученым были известны еще примерно 150 глифов, смысл которых пока оставался загадкой; кроме таких, на первой же странице кодекса были еще и знаки, которых Чель прежде не видела вообще. Она подозревала, что после реконструкции полного текста новой рукописи ее коллегам придется поломать голову над смыслом многих десятков совершенно новых для них глифов.

Три часа спустя ноги Чель совершенно затекли, а глаза были раздражены до такой степени, что ей поневоле пришлось сменить контактные линзы на столь нелюбимые очки. Но в итоге у них сложился перевод первого параграфа:

«Дождь приходить, нет… пропитание… половина звездного цикла… Урожай, разрушены поля, Кануатаба, срублены… деревья и… Олень, птицы, ягуар, сторож, земля, покидать… Восстановление… почва, павшие листья. Холмы осыпаются. Насекомых рой. Животные, бабочки, некуда, Священный Создатель, укрытие, духовная жизнь. Нет плоти, мы готовить…»

Разумеется, перевод слово в слово никуда не годился. Настоящий переводчик должен был передать мысль, которую стремился донести до читателя писец. Все кодексы несли на себе отчетливый отпечаток личности автора, хотя зачастую общий тон был весьма формальным. И потому Чель сделала попытку заполнить непонятные места подходящими по контексту словами или типичными парами глифов, которые встречались в других книгах. В обработанном ею виде первый параграф обрел нужную законченность и логику:

«Ни капли дождя, дающего пропитание, не упало за половину цикла великой звезды. Поля Кануатабы истощились и разрушились, деревья и трава уничтожены, олень, птицы и ягуар, хранитель земли, вынуждены были покинуть нас. Плодоносный слой почвы не восстанавливается, его больше не подпитывают опавшие листья. Склоны холмов осыпались. Только мухи еще роятся, а животные, бабочки и растения, данные нам Священным Создателем, не знают, куда укрыться, чтобы продлить жизнь своего духа. На животных нет больше плоти, из которой можно было бы приготовить пищу».

— Здесь явно имеется в виду засуха, — сказал Роландо. — Кому могли разрешить написать нечто подобное?

Чель ломала голову над тем же вопросом. Письменные памятники майя были, как правило, древними обращениями или посланиями Властителей. Придворные писцы, игравшие роль пресс-секретарей и жрецов одновременно, никогда бы не осмелились упомянуть о чем-либо, подрывающем авторитет верховного правителя.

И никогда прежде Чель не встречала летописи, повествующей о тяготах повседневной жизни. Предсказания сезона дождей были вырезаны на колоннах древних руин, содержались в «Мадридском» и «Дрезденском» кодексах, но прочитать в рукописи описание жестокой засухи — это было нечто неслыханное. Вызывать дождь считалось прерогативой Властителя, а подобная запись покрыла бы его позором за неспособность сделать это.

— Но только у обученного писца хватило бы мастерства выполнить такую работу, — заметил Роландо, указывая жестом на безукоризненный рисунок, изображавший Бога Маиса.

Чель вновь перечитала слова. Наказанием за подобные записи могла стать только смертная казнь. «Ни капли дождя, дающего пропитание, не упало за половину цикла великой звезды». Великой звездой называли Венеру, а половина ее цикла составляла почти пятнадцать месяцев. Летописец, стало быть, повествовал о самой длительной засухе в известной ученым истории майя.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Роландо.

— Это не просто описание засухи. Он рассказывает об истощении урожая маиса, — ответила Чель. — О смерти скота и утрате почвой плодородного слоя. Никому не разрешили бы сделать такую запись официально. По сути, перед нами хроника заката цивилизации.

— Так ты считаешь?.. — Роландо подавил горькую усмешку.

— Он пишет о коллапсе.

На протяжении всей ее карьеры главной проблемой, решение которой не переставало мучить Чель, была причина падения цивилизации ее предков в конце первого тысячелетия. В течение семи веков майя строили города и были первопроходцами в искусстве, архитектуре, сельском хозяйстве, математике, астрономии и торговле. Но затем за шестьсот лет до появления испанских конкистадоров города-государства вдруг остановились в росте, строительство замерло, а писцы в низинах Гватемалы и Гондураса перестали вести летописи. Всего за каких-то пятьдесят лет люди покинули городские конгломераты, институт Властителей был упразднен, и классический период развития цивилизации майя оборвался.

Коллеги Чель выдвигали разнообразные версии причин, приведших к упадку. Некоторые предполагали, что майя погубило пренебрежение к сохранению природной среды: они хищнически пожинали все плоды, которые могла дать земля, и никогда не задумывались о том, что вместо срубленных деревьев необходимо сажать новые. Другие заявляли, что древние майя навлекли беду на свои головы из-за постоянного участия в войнах, гиперрелигиозности и кровавых человеческих жертвоприношений.