Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Говорит, что-то вроде отравления. В этот момент в дверь постучали, и появился сам Фригидин.
– Долго жить будет, – прокомментировал его появление Турбинов.
– Можно, Борис Львович?
– Заходите-заходите. Как вы себя чувствуете?
– Благодарю вас, чувствую себя хорошо. Здравствуйте, Турбинов, и вы, Сергей, тоже здравствуйте. Пользуясь случаем, что здесь собрались лучшие люди нашего предприятия, я хотел бы покаяться.
– В чем покаяться? – спросил Турбинов, поправляя сползавший на глаза бинт.
– Я вел себя некорректно и недостойно высокого звания бухгалтерского работника, однако теперь все в прошлом. Я другой. Поверьте, Борис Львович, и вы, Сергей, поверьте тоже. Я – другой.
После этих слов Фригидин приложил руку к груди и поклонился.
– Не смею больше мешать и удаляюсь, – добавил он и вышел в приемную, плотно притворив дверь.
– Что-то я не понял, в чем он каялся. Вы, Сергей, поняли?
– Я? – Тюгюнин не знал, что ответить. С одной стороны, следовало рассказать о проделках Фригидина, с другой – это ведь он, Тютюнин довел человека до больничной койки. Однако его сомнения развеяла Елена Васильевна, которая снова заглянула в кабинет директора.
– Извините, у меня тут на столе сахар лежал – десять кусочков. Вы не брали?
– Нет, – за всех ответил Турбинов.
– Надо же, на секунду отлучилась, и сахар сперли. Секретарша ушла, и Тютюнин тоже поднялся.
– Пора мне уже сырье принимать. Люди небось волнуются.
– Да, Сергей, идите. И знаете что, вы сегодня здорово мне помогли, поэтому примите сырье и отправляйтесь домой. Пусть у вас будет укороченный день.
– А можно у меня тоже будет укороченный день? – тут же напросился Турбинов.
– Нет, нельзя, – отрезал Штерн. – Вам, Федор Иванович, еще до обеда в Санкт-Петербург смотаться нужно – привезти из Эрмитажа отреставрированную подкладку…
Сергей Тютюнин ушел с работы пораньше и, возвращаясь домой, думал одну мысль, которая его занимала.
Впервые за довольно долгое время они с Окуркиным решили не пропивать все деньги, добытые удачной охотой на банки, а вложить их в собственное дело. Разговор на эту тему у них состоялся еще до событий в деревне Гуняшкино, и теперь, полностью избавившись от пережитых страхов, Сергей Тютюнин снова думал о серьезных вещах.
Инициатором этой блестящей идеи был Леха. Как человек, близкий к тяжелой индустрии, он хорошо представлял себе металлургическое предприятие, и потому именно он разработал первый бизнес-план.
– Пора нам менять масштаб нашего дела, – сказал он, когда они на автобусе возвращались из пункта сдачи цветных металлов.
– Это как? – спросил Сергей.
– Нужно самим банки принимать.
– И что мы с ними будем делать?
– Переплавлять в тарные чушки.
– О, – только и сумел выговорить Тютюнин. – А чего делать с чушками?
– А тут уже что хочешь, то и делай. Можно на международный рынок выйти.
– Слушай, а где мы все это будем плавить? Нужны же какие-то домны или там конверторы?
– Пока обойдемся печкой у меня в гараже, а со временем будут у нас и домны. Главное – подмять под себя весь рынок алюминиевых банок, в масштабах города.
– В масштабах города – это, конечно, много, – согласился Тютюнин и, глядя в окно автобуса, стал невольно представлять себе на месте гаражей корпуса нового завода по переплавке пивных банок. – Слушай, а может, нам сразу готовый завод подыскать, а то, если мы здесь все застроим, где ты «запорожец» будешь ставить? Да и соседи сожрут – скажут, дымит ваш завод.
– Ну, – Леха поднял вверх указательный палец, – я гляжу, и ты кой-чего кумекать начинаешь. Думаю, прихватим мы алюминиевый завод в Братске. А потом и Норильский никелевый.
– А на что нам никелевый?
– Да чтобы в Сибирь по сто раз не мотаться. Не ближний конец – не набегаешься туда.
– Это конечно. Тут я с тобой согласен. Вот только у этих заводов хозяева есть. Они ведь денег больших попросят.
– С хозяевами разговор короткий… – сказал Леха. – Хозяев валить будем.
– А не валить нельзя?
– Можно не валить, но тогда мочить придется. Но, ты не бойся, это мы не сами будем делать.
– А кто?
– Найдутся люди. Найдутся.
Вспоминая этот разговор, Тютюнин пытался припомнить, есть ли у него знакомства, через которые можно наладить продажу за границу тарных чушек. Выходило, что нет таких.
Можно было, конечно, обратиться к Олимпиаде Петровне. У той всегда водились всякие жулики, однако тещу Сергей решил оставить на крайний случай – если уж они с Лехой сами не выйдут на международный рынок.
Так, за размышлениями, он свернул с тротуара и пошел напрямик – через небольшой, стихийно образовавшийся скверик. Когда-то здесь собирались строить канализационно-насосную станцию, однако что-то не сложилось, и на месте котлована выросли деревья.
– Сергей Тютюнин… Тютюнин Сергей…
Голос был знакомым и незнакомым одновременно. Что-то шевельнулось в памяти Сергея, он настороженно повернулся.
Очень милая девушка в коротком платьице поднялась с вросшей в землю бетонной плиты и направилась прямо к Тютюнину. Она улыбалась и поигрывала изящным дамским кастетом, заставив Сергея усомниться в ее добрых намерениях.
Остановившись в двух шагах, девушка судорожно сглотнула и жалобно проблеяла:
– Моя колбаски хочет. Твоя обещал колбаски…
Весь мир Сереги Тютюнина в одно мгновение перевернулся с ног на голову. Тот ужасный деревенский кошмар, который он уже благополучно списал в сновидения, снова оказался рядом.
– Когда ты приехал? – хрипло спросил Тютюнин.
– Скора, – ответила девушка, и в ее глазах промелькнула хитрость толстого китайца.
Все это видела пенсионерка Живолупова, она же Гадючиха, которая на всякий случай сидела в кроне высокого дерева с большим флотским биноклем в руках.
«Я знала! Я знала!» – внутренне возликовала Живолупова и стала быстро спускаться вниз. Ей предстояло совершить бросок до своей квартиры, чтобы скорее позвонить на работу жене Тютюнина, Гадючиха давно ждала подходящего случая, и вот наконец это произошло. Вне всякого сомнения, Тютюнин-муж собирался привести любовницу домой, а потому Живолуповой представлялась возможность насладиться последующим спектаклем.
– Мы на-а-аш, мы новый мир постро-о-оим… – тихо напевала Гадючиха, проворно перебирая руками. В какой-то момент она от удовольствия потеряла равновесие и полетела вниз.
Приземление было жестким, но Живолупова сдержала стон и стала шарить по траве, нащупывая бинокль. Однако он был еще в полете и вскоре догнал свою владелицу, больно ударив ее по голове.