Пьер и сам был не дурак выпить. В Ленинграде случалось бегать по ночам и к таксистам за водкой (10 рублей поллитра), и к гардеробщику дяде Мише в ресторан «Кавказский» (пятерка за бутылку Советского Шампанского), но в студенческой среде это не было самоцелью, скорее, инструментом веселого времяпровождения в условиях ограниченных доходами и советской действительностью возможностей. Пили родственники за праздничным столом. Балагурили, веселились и, расцеловавшись напоследок, расходились по домам. Для кавказской родни отца застолье вообще было сложным ритуалом со своими правилами, как в хоккее. Пили грузчики в овощном магазине, но знали свою норму – после принятого в обеденный перерыв стакана надо было крепко стоять на ногах, чтобы ворочать ящики и бочки. Иногда кто-то из них уходил в запой, но для Пьера это было, скорее, абстрактным понятием – человек просто несколько дней не появлялся на работе, по сути, болел. А уж чем болел – гриппом или запоем, было неважно.

Теперь же Пьеру пришлось столкнуться с какой-то новой стороной жизни – для новых его коллег возлияние было сродни мрачной обязанности. Ром пили как лекарство – без тостов и закуски. Песен не пели, а о чем вели долгие разговоры, Пьер не слышал – собиралась суровая четверка у Егорыча в комнате. Там же и засыпали вповалку. Просыпаясь, снова пили. Практически ничего не ели. Начиналось это, обычно, в выходные и длилось это иногда по три-четыре дня, захватывая начало недели. В такие дни Пьер с Альбертом ехали на площадку и объясняли местным, что «компаньерос совьетикос» в посольстве, на собрании. Надо признать, что «выйдя из пике» «банда четырех», чувствуя свою вину, начинала работать с удвоенной энергией.

Способность советского человека добывать спиртное в любых обстоятельствах просто поражала. Это случилось на второй день после приезда новичков. Праздновали приезд за ужином. Пьер выпил стаканчик из вежливости и ушел к себе в комнату. Когда запасы Егорыча кончились, коллеги поняли, что «не хватило». Кабан решительно постучал в дверь Пьера:

– Выручай – сгоняй в магазин. Процесс встал!

Пьер спокойно объяснил, что уже поздно и магазины все закрыты.

– А кто же здесь по ночам ханкой торгует?

– Не знаю, Коля. Наверное, никто – тут одни виллы вокруг.

– Не может такого быть – человеку всегда выпить охота. Должен быть шинкарь!

Положив пустые бутылки в авоську (новички уже усвоили местные реалии – без пустой бутылки полную не купишь), Кабан с Вениамином отправились на разведку. «Ну-ну… – скептически подумал Пьер, – Побродите среди вилл, полюбуйтесь на заборы…» Надо заметить, что из иностранных слов оба ушедших знали только «хенде хох!»

Вернулись они на удивление быстро. Вениамин тащил авоську, которая, как морская мина, ощетинилась горлышками бутылок с ромом, а Кабан весело хохотал и галантно придерживал дверь перед напарником.

– Где достали?! – изумленно спросил Пьер

– Где-где? У тещи!

– У какой еще тещи?

– Да, тут – рядом. Тетка виллу стережет, а заодно ханкой торгует.

– А почему «теща»?

– Дочка у нее глухонемая. Мы на ней жениться пообещали. Ха-ха-ха…

– Это на ком же языке вы с ней договаривались?

– На скупом языке танца, студент. Мы о своем всегда договоримся.

Кончилось все печально – однажды, вернувшись домой заполночь, Пьер с Альбертом увидели военный грузовик у своего дома. Рядом стояли, покачиваясь, Кабан и Егорыч и пытались что-то жестами объяснить никарагуанскому лейтенанту. Выяснилось, что Николай сумел найти родственную душу в лице солдата, охранявшего их дом, напоил его до беспамятства, после чего бедолага открыл огонь из автомата по деревьям в саду. Слава богу, никого не убил. Соседи вызвали патруль, который и скрутил не привыкшего пить залпом солдатика. Егорычу пришлось дать лейтенанту пять долларов в обмен на обещание «замять это дело». После этого случая все четверо уходили пить к Егорычу «в скит» и больше в открытую не ураганили.

* * *

Эта поездка к Карлу ничем не отличалась от предыдущих. Моторыгин, как всегда, передал коробку, Егорыч добавил 500 долларов от себя «и того парня» на обмен. Доехал быстро, даже осталось время встретиться с Осипом, которого перевели служить в военный госпиталь в Чинандеге. Посидели в больничной столовке, выпили по стаканчику рома, закусили арбузом, перемыли кости общим ленинградским знакомым.

– От Жоры вестей нет? – спросил Пьер, – Что-то не пишет давно.

– Он в аспирантуре с головой, – ответил Осип, – а еще Гаврилыч пишет, дама сердца у Жорика появилась. Целыми днями ее пасет.

– А что за дульсинея такая на Жорину голову?

– Да, вроде из наших – филологиня, но как зовут, не знаю.

В подсобке Карл забрал коробку, но неожиданно пригласил в соседнюю комнату, куда раньше никогда Пьера не пускал: «Сеньор, с вами хотят поговорить». Пьер вошел, огляделся – почти всю стену справа от входа занимал огромный шкаф с множеством запирающихся ящиков. У дальней стены стоял современный офисный стол. За этим столом сидел худощавый европеец в очках с длинными волосами, забранными в конский хвост. Линялая футболка, маленький рюкзак на полу, из-под стола торчат ноги в пыльных кедах – типичный «интернационалист-романтик», которых много сейчас болталось по стране. У окна, спиной к Пьеру стояла какая-то девушка, но на фоне ярко освещенного квадрата он видел только темный силуэт.

– Это мой гость из Германии. Его зовут Райнхард, – представил незнакомца Карл.

– Очень приятно, – сказал Пьер по-испански, – чем могу помочь?

– Я говорю по-русски, – сказал Райнхард, вставая и протягивая руку.

Роста он оказался просто огромного – почти уперся головой в низкий потолок подсобки. Пьер пожал протянутую руку и вопросительно посмотрел на нового знакомого снизу вверх.

– Дорогой Пьер, так вас, по-моему, зовут друзья. У нас есть общая знакомая, которая мне много о вас рассказывала, – по-русски немец говорил почти без акцента.

Он кивнул головой в сторону стоящей у окна девушки. Та обернулась. Мели?!

* * *

Жена Карла накрыла стол на заднем дворе кафе. Расставила напитки и, не говоря ни слова, удалилась. Пьер до сих пор не мог прийти в себя от удивления. Мели подробно рассказывала, что занимается изучением творчества Эрнесто Карденаля и созданной им народной школы искусств на архипелаге Солентинаме. Она уже неделю в Никарагуа, просто хотела сделать сюрприз.

– Подожди, – остановил ее Пьер, – как ты узнала, что я буду у Карла?

Мели замолчала и вопросительно посмотрела на сидящего рядом Райнхарда.

– Пьер, давайте говорить откровенно, – произнес тот после некоторого раздумья, – многие из тех, кто посещает моего друга Карла, попадают в сферу наших интересов.

– Чьих же это – наших? – спросил Пьер, осторожно освобождая свои руки из рук Мели.