Из его бывшей спальни сладко заструился дымок, смешавшийся с дымом из спальни Мири.

Он перестал заказывать бренди и вылил содержимое одной из оставшихся рюмок на ковер вокруг бара. Появившаяся Мири взяла еще две рюмки, отнесла их к креслу комма и дивану, прикоснувшись зажигалкой к подушкам.

– Мистер Смит! – окликнул Вал Кон дистанционный пульт. Мири вернулась за оставшимися рюмками и принялась поливать ковер.

– Что? – огрызнулся Пит.

– У вас есть еще вопросы? А то мне пора возвращаться к делам.

Он предупреждающе поднял руку, остановив Мири, которая собралась было поджечь ковер.

– Еще… Угу, есть. – Пит громко втянул в себя воздух. – Вы, случайно, не вырожденец, мистер Филлипс?

– А вы, случайно, не собачья задница, мистер Смит?

Вал Кон нажал клавишу «Разъединить».

Мири поднесла зажигалку к ковру.

Где-то в глубине здания задребезжали звонки, из спальни Мири послышалось шипение: включилась автоматическая противопожарная система. Из-за входной двери донеслись крики.

Мири и Вал Кон уже скрывались за люком кухни. Лиадиец захлопнул его за собой, повернул две рукоятки и, резко обернувшись, увидел, что Мири потрясенно качает головой.

– Очень благовоспитанно.

Он ухмыльнулся.

– Спасибо.

А потом они не спеша двинулись по узкому подсобному коридору к ожидавшему за стенами большому миру.

Он относился к мужскому полу, хотя это редко имело для него значение. По правде говоря, он почти не относился к мужскому полу в том смысле, в каком к мужскому полу относят лир-кота, бородатого земного жеребца или хомяка. Гораздо большее значение для него имело его имя, которое могло бы занять около трех часов знакомства, если бы его называли людям, а в полном виде потребовало бы почти половины суток. Для виз и других официальных документов, которые требовали торопливые люди, существовало несколько сокращенных форм его имени, которые ему нравились.

Он был величествен, как и подобало Т"карэ и существу, возраст которого превышал девятьсот стандартных лет, хотя среди представителей его расы считалось, что он порой позволяет себе торопливые поступки. На визах он именовался так: Двенадцатый Панцирь Пятый Высиженный Нож Весеннего Помета Фермера Зеленодрева из Логова Копьеделов Клана Средней Реки, Точильщик.

Немногие избранные представители Человеческих Кланов (они сами называли себя землянами и лиадийцами) довольно хорошо знали его как Точильщика. Такая неофициальность ему нравилась: она напоминала о тех ранних годах, когда он осваивал свое ремесло и жизненную роль.

На этот раз с ним путешествовали другие официальные представители его Клана: Помощник, Эксперт, Хранитель. А на орбите планеты остался Наблюдатель. Большинство членов Клана остались дома: растили ножи в холодных прекрасных пещерах Средней Реки. Их пятерых Старейшины отправили в большую вселенную, чтобы узнать, какие ножи там требуются. В документах это огромное приключение значилось как «изучение рынка», хотя сам Точильщик мысленно обозначал его как «образование». В конце концов, сначала следовало узнать, кто и как использует ножи, и только потом решать, каким должно быть лезвие, какую ему придать кромку, какую рукоять отполировать, какие ножны сформировать. Он не сомневался в том, что ножи нужны, как и в том, что ножи от Клана Средней Реки нужнее всего.

Позади остались семь лет этого беспокойного путешествия. Точильщик был почти уверен, что еще лет через семь они уже будут иметь всю информацию, которая понадобится Старейшинам.

Будучи относительно молодым, Точильщик не считал себя особенно крупным: в начале путешествия его двенадцатый панцирь был еще опасно мягким, да и сейчас еще не до конца отвердел. Однако существа, не принадлежавшие к Стае, смотрели на него с трепетом: представители рабочих классов почти не путешествовали, и его четырехсотфунтовая бутылочно-зеленая фигура была на треть крупнее, чем у стройных и быстрых представителей Посольских Кланов, которых посылали на планеты людей.

Поскольку Точильщик был молод, он любил развлекаться. По правде говоря, именно поэтому он со своими тремя спутниками неповоротливо спешил по широкому тротуару квартала, состоящего из очень высоких зданий пастельных цветов. Некое музыкальное произведение должно было исполняться в здании, до которого надо было еще немного пройти по этой улице, а потом еще сколько-то – после поворота. Можно было бы сказать, что краткость этого произведения – оно едва превышало время произнесения полного имени Точильщика на земном языке – не заслуживает того, чтобы пройти такое расстояние с такой скоростью. Однако сородичи хорошо знали страсть Точильщика к музыке и были расположены составить ему компанию в этом удовольствии.

И так они шли, стараясь не сходить с полоски мягкого материала, которым земляне покрывали свои тротуары. И почему было не воспользоваться камнем, который прослужил бы не меньше одного-двух поколений, пожелал узнать Эксперт, который отличался ехидством. Зачем использовать этот… этот бетон, который так быстро изнашивается? Если бы Стая использовала такой материал, то пришлось бы отбросить все дела и только постоянно обновлять дороги.

Помощник напомнил Эксперту, насколько коротка человеческая жизнь.

– Поэтому много их собственных поколений пройдут по этой поверхности прежде, чем она полностью износится. И в своей торопливости они к тому времени могут перейти на совершенно другой материал, так что для них это не расточительность, брат.

Какой ответ Эксперт дал бы на этот мягкий укор, так и осталось неизвестным: в этот момент позади взвыла сирена, а ей ответила еще одна, впереди. На противоположной стороне улицы как раз напротив членов Стаи одно из зданий запело само себе пронзительную песню.

Точильщик остановился, завороженный.

Здание продолжало свое пение, а его окружили люди, и каждый издавал крики, создающие новую торопливую гармонию. Контрапунктом к ней служил пронзительный вой сирен, установленных на двух только что подъехавших ярко-красных автомобилях.

Точильщик сошел с тротуара и двинулся через забитую улицу к тому зданию, которое пело. Члены его Клана, увидев, что он попал во власть своей страсти, направились за ним.

Они прошли через толпу к входу, напоминая стадо слонов, двигающихся по саванне, и приказ полисмена их не остановил. Возможно, они его даже не услышали. Или просто одобрили его голос как часть песни, не обратив внимания на смысл слов, переплетающихся в новом ощущении.

Охваченный восторгом Точильщик вошел в вестибюль. Его родня двигалась следом. Здесь, как он заметил, звук сирен звучал не так резко. Богатый контрапункт певцов стих до первобытного рычания, на фоне которого одинокая песня здания, состоящая из одной ноты, рвалась вверх, торжествующая и почти светящаяся.

Но тут присутствовали новые текстуры, несомненно, задуманные как оформление этой музыкальной пьесы: мягкость коврового покрытия под ногами, четкость красок, резкость света, отражающегося от зеркальных поверхностей в оправах. Точильщик шагнул глубже в это ощущение, открыв свое сознание навстречу целостности произведения искусства.