В начале века на заводах начинают появляться поточные линии, при которых квалификация рабочего не играет той роли, что раньше. Поэтому все больше женщин находят места в промышленности. В результате семьи на Выборгской стороне, за Невской и Нарвской заставами, где работают оба родителя, были уже не редкость.

Наконец, особый отряд беспризорников составляли ремесленные ученики, «мальчики» из трактиров, портняжных мастерских, парикмахерских. Не выдержав издевательства подмастерьев и рукоприкладства хозяев, они бежали на улицу, а в деревню, откуда они были родом, вернуться не могли или не желали.

Городские власти создавали для беспризорников приюты и детские дома, но население Петербурга увеличивалось слишком быстро (за первые пятнадцать лет XX века — с полутора миллионов до двух), чтобы проблема беспризорности, детской преступности и нищенства могла быть эффективно решена.

Насилие в молодежной среде, особенно на окраинах, было нормой. Вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства проходила в драках. Охтинские плотники дрались с крючниками Калашниковской пристани, солдатами, фабричными стеклянного и фарфорового заводов; на Невской заставе село Александрово билось с Фарфоровским; на Выборгской стороне рабочие меднопрокатного и патронного заводов регулярно молотили друг друга и ближайших деревенских сверстников; за Нарвской заставой «балтийская» сторона враждовала с «петербургской». Любимым зрелищем обитателей Семенцов и Рот были драки извозчиков со столярами на Измайловском проспекте. Большим событием в Ротах стали похороны знаменитейшего бойца — Мишки-Пузыря. На другом берегу Обводного канала были популярны бои на «трех бревнышках». Основное занятие тогдашних путиловцев, по словам мемуариста, — «заливка несладкой жизни» и драки. Кулачные бои здесь шли улица на улицу в районе Горячего поля и на даче Лаутеровой.

Обычное сообщение «Петербургского листка» за 1903 год: «Между молодежью Большой Охты и Песков уже давно существует вражда, постоянно происходят драки. Охтинская молодежь отправляется в город не иначе как группами. 12 января в воскресенье на Большой Охте раздался крик: "Братцы, песковские пришли на Охту, наших бьют!" Толпа охтинцев бросилась на выручку нескольким парням, которые подверглись нападению сорока песковских».

Уличное насилие переносилось и на производство. Избиение заводского мастера считалось своеобразным лихачеством, необходимым элементом досуга рабочей молодежи: «Несколько человек внезапно хватали виновника недовольства, на голову его надевали мешок с суриком или с сажей… и с шумом и гамом вывозили за ворота завода». Рабочий Ижорского завода с гордостью вспоминал в 1920-е годы: «Мы, молодежь, били старших. Рабочие били мастеров, купали их в одежде в речке Ижора. При неполадке в заводской лавке разбивали стекла, били уполномоченных, устраивали обструкцию, бросали в ораторов стулья. Вмешивался полицейский — били и его». Да и вообще, «избить или даже убить полицейского считалось подвигом». После демонстраций, разогнанных полицией, естественно было заявление рабочих городовым, которые жили с ними в одном доме: «Если вы не уедете отсюда, то мы вас убьем».

Основной контингент хулиганов выходил из молодых людей, не обремененных ежедневной работой, как бы сказали сейчас, «до армии» — учеников в ремесленных мастерских, фабричных, не слишком дороживших местом у станка, гимназистов, выгнанных за пороки из гимназии. Заводилами были ребята городские, родившиеся в Петербурге. Участие в банде — способ самореализации молодежи в обществе, которому нет до нее дела и в котором нет для нее места. Банда дает подростку защиту, чувство принадлежности к некоей общности, возможность заявить о себе брутальным образом. В Петербурге Серебряного века бесприютных и фактически беспризорных юношей были десятки тысяч.

Заломанные фуражки-московки, красные фуфайки, брюки, вправленные в высокие сапоги с перебором, папироски, свисающие с нижней губы, наглый вид. Внимательнейшее отношение к внешности — челочка в виде свиного хвостика спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. В кармане — финский нож и гиря, заменяющая кастет. Цвет кашне указывает на принадлежность к той или иной банде. Все давало понять многоопытным петербуржцам — перед ними сборище хулиганов, лучше держаться подальше.

Питерские тинейджеры сбивались в молодежные преступные группировки, контролировавшие целые районы. Самыми старыми и известными из них были «Роща» и «Гайда». Чуть позже появились «Колтовские». Все эти банды возникли на Петербургской стороне — районе, где в 1900-е годы шло непрерывное строительство и деревянная застройка соседствовала с фешенебельными шестиэтажными доходными домами, заселявшимися тогдашним средним классом. Население Петербургской стороны быстро менялось — в деревянных домиках с мезонинами доживали свое семейства мелких чиновников, торговцев с Ситного рынка. Ближе к Невкам селились рабочие с местных фабрик и заводов — Дюфлона, Семенова, Тюдора. Жилые массивы переходили в рощи, капустные поля, заброшенные сады бывших роскошных дач. Наконец необычайные возможности для потайной жизни давали Петровский и Александровский парки. В этом последнем располагался Народный дом с его дешевой антрепризой, аттракционами и танцульками.

Рощинские и гайдовские чувствовали себя хозяевами на Большом проспекте Петербургской стороны и прилегающих к нему улочках. Они жестоко расправлялись со сверстниками-чужаками, случайно забредшими в чужую часть города. Заметив идущих девушек, хулиган бросался с разбега между ними и хрюкал по-свинячьи или мяукал по-кошачьи. Зимой они буквально сбивали прохожих снежками. Взрослые буяны и подростки приставали к проходящим, особенно к дамам, вырывали ленточки из кос гимназисток, чтобы дарить их потом своим возлюбленным. Ночью по Большому ходить не решался никто — хулиганы могли безнаказанно избить, ограбить, надругаться. А стоило городовому сделать хотя бы шаг по направлению к рощинцу или гайдовцу, они мгновенно улетучивались через проходные дворы.

Вскоре хулиганские банды появились и в других районах города. Рощинцы и гайдовцы роптали: новички, говоря нынешним языком, совершенно «отмороженные», живут не «по понятиям». По словам родоначальников питерского хулиганства, ножи и гири они применяли только в стычках с соперничающими группировками, не промышляли сутенерством, а вот те, кто пришел им на смену, были горазды на любое беспричинное преступление и использовали своих возлюбленных как товар.

Действительно, после 1905 года хулиганство охватило весь Петербург. Главными местами для прогулок хулиганов считались Вознесенский проспект, Садовая за Сенным рынком, Фонтанка, Шлиссельбургский проспект, район Нарвских ворот, Пески, Лиговка и особенно Холмуши — район нынешнего клуба «Грибоедов».

В любом мегаполисе мира есть так называемая красная или фронтовая зона. Она примыкает к крупным транспортным узлам, расположена невдалеке от центра. Здесь кончается район банков и офисов, дорогих магазинов и ресторанов. Зажиточные горожане предпочитают селиться от нее подальше. Но и рабочий класс здесь редок — фабричные окраины в стороне от красной зоны. В этом квартале селятся люди без корней — случайный, наплывной, рисковый народ. Тут сомнительные бары, дешевые гостиницы, воровские малины, притоны наркоманов. Путеводители советуют обходить это место стороной. Такими были нью-йоркская Гринич-вилледж, берлинский Кройцбург, одесская Молдаванка, московская Марьина Роща. В Питере фронтовыми зонами с середины прошлого века считались Лиговка at large от Коломенской и Боровской до рельсового пути Николаевской железной дороги, от Невского проспекта до Волкова кладбища, периферия Петроградской стороны и Васильевского острова, Выборгская сторона.