Утром, в 11 часов, Кюн, как правило, располагался в своей каюте, принимая с докладом подчиненных офицеров, но бывали дни, когда он обшаривал каждый уголок машинного отделения. Немногих лейтенантов можно было бы упрекнуть в том, что они пренебрегают своими обязанностями, но Кюн не входил в их число.

Периодически поступали разведывательные сведения, позволявшие оценить общую обстановку. Морской штаб сообщил, что в восточной части Индийского океана, в датских портах, соблюдают светомаскировку; в Берлине считали, что это связано с постановкой мин у Новой Зеландии. Мое мнение было таково, что причиной стало исчезновение «Тираны», о котором в Берлине пока что не было известно. Спустя какое-то время неизвестная британская радиостанция открытым текстом передала приказ датскому судну следовать курсом в Зондский пролив, на основании чего мы сделали вывод, что на судах датчан до сих пор нет английских шифровальных блокнотов. Как оказалось, очередной бой с противником нам предстоял лишь через три недели, но все это время, считая, что исход войны в Европе предрешен, мы почти не получали никаких известий от германского адмиралтейства. Выглядело все это так, словно в Берлине полагали, «Атлантис» не может более поддерживать связь с Германией; важнейшие новости, касающиеся ведения боевых действий с Францией, мы получали от индийских, австралийских и японских радиостанций. Удивительно, но из Сан-Франциско последние известия германской службы вещания передавали прежде, чем их передавала коротковолновая немецкая радиостанция; даже последние новости о прекращении боевых действий во Франции мы получили этим путем. 25 июня на борту нашего судна состоялся благодарственный молебен.

Теперь уже несколько береговых станций вызывали «Тирану», включая Коломбо, Момбасу и Гонконг; но «Тирана», естественно, не могла ответить, а «Атлантис», безусловно, не собирался вести вымышленные передачи от ее имени, – возможно, именно этого и ждал от нас противник. Капитан Гундерсен говорил с горечью:

– В Австралии станут говорить, что я принадлежу к пятой колонне и удрал со своим кораблем во Владивосток или Японию.

Очевидно было, что капитана огорчила мысль о том, что его несправедливо сочтут предателем.

Я позаботился о том, чтобы отношения моих офицеров с пленными были корректными и дружескими. Шкиперы торговых судов организовали своеобразный клуб и проводили время читая, играя в карты и шахматы или просто беседуя. Время от времени можно было видеть, как один из них прогуливается по палубе с кем-либо из моих офицеров, а иногда вечером они устраивали небольшую вечеринку, на которую обычно приглашали Мора, доктора Реля и меня. За виски с содовой беседа принимала общий характер, и мы забывали про войну и про то, что являемся противниками. С течением времени состав этого клуба менялся; старых членов отсылали домой на призовых судах, а их место занимали новые. Но я был рад видеть, что сохраняется прежняя клубная атмосфера взаимного уважения. И не было ничего неуместного в том, что один из членов клуба – просоленный морской волк старой школы – ежедневно собирал свой экипаж на богослужение и ревностно молился о том, чтобы появился британский крейсер и покончил бы с «Атлантисом».

2 июля мы произвели вылазку по маршруту Зондский пролив – остров Маврикий в направлении Кокосовых островов, надеясь перехватить танкер с грузом нефти из Мири, но потерпели неудачу. За время наших бесплодных поисков я не раз вспоминал слова британского адмирала Джелико. Он писал, что «победа в меньшей степени зависит от удачи и успеха в бою, но в большей степени от того, насколько каждый терпеливо несет свою службу днем и ночью и в любую погоду». Капитан 3-го ранга Нергер повторил это изречение, когда написал, что «гораздо труднее стойко и терпеливо держаться, чем храбро атаковать».

10 июля мы очутились на расстоянии 900 километров от Коломбо и на рассвете следующего дня повернули на запад, чтобы еще раз прочесать нашу зону патрулирования, и в 6.43 утра мы наконец-то увидели то, что так долго ждали – дым из трубы. Дым был невероятно густым, и сначала мы решили, что дымят несколько кораблей. Я отдал приказ приготовиться к бою и застопорить машины – их вибрация мешала наводить бинокль на цель. После чего мы легли в дрейф и стали ждать, всматриваясь в утреннюю мглу, в которой поначалу можно было разглядеть только пару тонких мачт по обе стороны густого столба дыма. Наконец на горизонте появился корабль, его экипаж не обращал на нас никакого внимания, а мы к этому моменту снова были на ходу. Я приказал запустить второй двигатель, и судно так быстро, как только возможно, развило полную скорость. (Дизели нельзя было сразу запускать на полные обороты из-за высокой температуры воды.) По мере увеличения нашей скорости мы навязчиво повернули навстречу противнику. Его корабль выходил из туманной дымки и становился все лучше виден; вскоре мы смогли различить у судна единственную трубу, корпус темного цвета и грязно-коричневые надстройки. Судно не имело никаких отличий, свидетельствующих о его принадлежности, но, когда противник, ни о чем не подозревая, пересекал наш курс, находясь от нас на расстоянии 8 тысяч метров, мы увидели на корме на платформе привычное орудие – это означало, что судно британское.

– Но, судя по постройке, я бы предположил, что судно первоначально принадлежало Германии, – заметил младший лейтенант Мунд, который начинал службу на «Золотой скале». – Думаю, ходило по линии Ганзы.

По совету радиста я отложил атаку до окончания рутинного интервала времени подачи сигналов бедствия, когда во всем мире в эфире сохраняется радиомолчание. Как только это время закончилось, мы подняли маскировочные откидные борта и дали четыре предупредительных выстрела из 75-миллиметрового орудия. Наш флаг и сигнал «лечь в дрейф» развевались на ветру. На судне заметили наш сигнал, и их радист сразу же вышел в эфир. Он успел передать только «QQQQ – нас обстрелял рей...», когда прямое попадание в радиорубку положило конец его сигналам бедствия, вторым снарядом разбило мачту; одновременно мы включили свой передатчик и систему радиопомех, используя искаженные японские позывные. Потом мы прекратили огонь.

Инцидент не прошел незамеченным. Американский пароход «Истерн гайд» радировал: «Кого обстреляли?..»

«QRU, – последовал быстрый ответ с нашей стороны. – Мне нечего вам сообщить».

Но «Истерн гайд» не оставлял своих подозрений. «Прекратите передачу, – просигналили они нам. – Кого обстреляли?..» Им ответила какая-то береговая станция, которая несколько раз повторила QRU и замолчала.

Судьба нашей жертвы была решена. Вместо того чтобы подчиняться нашим приказам и оставаться на борту, экипаж спешно покидал судно. То же самое паническое бегство на шлюпках происходило на каждом корабле, и всякий раз по одной и той же причине – недоброжелательная союзная пресса внушала противнику страх перед смертью от рук немцев. Они считали, что лучше встретить свою судьбу в открытой шлюпке, чем попасть в плен к германским пиратам.

Когда наша абордажная команда добралась до судна, стало ясно, что Мунд был прав; первоначально корабль назывался «Скала коршуна», водоизмещением 7506 тонн, построен в Текленбурге в 1919 году, позже передан Англии по условиям Версальского договора. Теперь судно принадлежало компании «Эллерман лайн», сменило название на «Багдад» и курсировало по линии Англия – Пенанг. Корабль перевозил кокс, стальные трубы, рельсы и стальную арматуру – кое-что предназначалось для системы обороны Сингапура, – краски, искусственные удобрения, запасные части к двигателям, химикалии и виски; в общей сложности в данном рейсе его груз составлял 9324 тонны. Состояние судна было неважным; за его оснасткой и оборудованием требовался тщательный уход, а запасных частей не хватало. На корабле имелось обычное вооружение – одно 20-миллиметровое зенитное орудие и 120-миллиметровая пушка на корме, а также дымовые шашки и специальный кабель для размагничивания корабля[15].