— Ксендзов знает. Там не больше ста метров до «духовских» позиций, можно совсем плотно подобраться. Квартал мы начнем чистить, вы услышите. Тарарама будет!.. После артподготовки и пойдем.

Когда с ночи низкое небо просветлело до серого и бесформенные тени поползли по городским развалинам, начался бой.

Первый дом, который стоял на пути атакующих, зиял черными провалами окон и рваными дырами от прямых артиллерийских попаданий. В доме во многих местах дымилось и горело. Когда пехота, мелкими группами по двое, трое, хоронясь за броней бэтеров и бээмпэшек, двинулась вперед, боевики, выбравшись из подвалов, рассредоточились по нижним этажам и открыли по наступающим сильный огонь.

Иван с Саввой оборудовали позиции в пятиэтажке, стоящей параллельно с направлением атаки роты.

Маленький солдатик Ксендзов оказался болтливым не в меру. Бубнит и бубнит над ухом. Савва обосновался на крыше. Ивану одному пришлось терпеть доставучего сапера.

— Когда через хребет шли, ух красиво. Кавказцев видел, мама не горюй, настоящих. Собак, кобелей. Горбатые. Мужик там, пастух, овец своих собирал в кучу. Нам подарил одну.

«Ага, подарил, — ухмыльнулся Иван. — Замарадерили черти!»

И вслух:

— Слышь, заноза, отвали. Сиди и чтоб не шевелился. Оп-пачки. Пошли. — Иван прильнул к прицелу. — Так вы не с Дагестана идете?

— Не-а, с за хребта Терскава.

— Тоже путево. Все, Ксендз, нишкни. Паси выходы. Сзади подберутся, хана всем.

Ксендзов, сообразив, что шутки кончились, прихватив автомат, скатился вниз на один пролет, пошебуршал там немного и притих.

Первым выполз на пустырь между домами танк.

Иван еще с первой войны с уважением относился к танкистам. Реальные смертники: сидят в консервной банке, и никуда из нее не деться. По тебе из гранатометов, мины под гусеницы. А ты первым! А за тобой голая пехота. Куда ж пехота без танка, куда танк без пехоты? За танком бэтер выруливает, «бэха» по левому флангу.

У Ивана рация на груди в разгрузке. Слушает Иван войну:

— «Коробочка»… кхр-р… дай «карандаш» право… третий проем.

— Бу-бух-х! — через пару минут в ответ с пустыря.

— Еще дай… левее ориентира…

— Сохатый, дай «шмеля»… крайнее… ш-ш-ш… на первом этаже.

— Тах-тах-тах, та-та-тах-х…

— «Таблетка», бля… штш-ш… Бутузу. У меня «трехсотый»… двое… Епта, ползи быстрее!

— «Коробочка», по тебе выстрел… Мимо. Сдай назад. За угол, за угол…

— Сокол, Сокол первый.

— Началось, — прошептал Иван, надавил кнопку. — На связи Сокол первый.

— Гранатометчик. Ориентир два на фасаде один. Левее в третьем окне.

Иван нашел нужное окно в фасаде дома. Чернела дыра, пусто внутри. Ниже в оконных провалах копошатся автоматчики, но то не его работа, то огнеметчиков с фронта: запустят «шмеля» — всех выкурят. Мелькнуло в окне. Иван как пружина весь подобрался, но тут же по привычке, наработанной у Батова, задышал ровно, пальцем тонко коснулся курка.

— Вижу, работаю.

Все произошло в считаные секунды.

Гранатометчик, расслабившись от безнаказанности, близко придвинулся к окну. Иван поймал его в окуляр прицела как раз в тот момент, когда тот, вскинув гранатомет на плечо, целил по рычащему, пятившемуся назад танку. Иван разглядел черные усы, короткую бороду и красный рот, открытый как в крике. Гранатометчик замешкался всего на мгновение, поднял голову. Иван навел острие галочки на горло с синим выпирающим кадыком. Оскалился хищно и плавно нажал на курок.

Случается так в летний зной…

Когда духота кроет тело липкой влагой, когда уже нечем дышать, думаешь только об одном: скорей бы, скорей бы грянул ливень! Дождь прольется на землю, и свежий ветер, сорвавшись с небес, оттуда, где могучие восходящие потоки поют свои нескончаемые песни, принесет долгожданную прохладу. Стихнет ветер. Стиснутое свинцовой грозой небо вдруг расколется надвое рыжей молнией. И грянет гром! Рухнет с ветвей испуганная птица, распластается по ветру; а которые слабы крылом, стукнутся о камень и сгинут в мутных дождевых потоках.

Иван видел — отчетливо увидел, как враг, пораженный его пулей, вскинув руки, повалился назад в черноту проема. Иван вспомнил Батова «в обратку словишь», но выждал свою секунду и увидел, как разорвало горячим свинцом синий кадык. Считает Иван.

— Первый.

И снова хрипела рация голосами войны. И не было Ивану времени торжествовать; он отпрянул от окна, пригнувшись, выбрался из пыльной комнаты.

— Сокол один, Соколу второму.

«Савва проснулся», — мельком подумал Иван, переваливаясь через груды развороченного взрывами бетона и кирпича. — На приеме Сокол.

— Работаю по крыше, тут засел один, да…

Оглушительно стрелял на пустыре танк, ожесточенно тяфкали пушками «бэхи», заливался крупнокалиберным лаем пулемет бэтера. Продвигалась пехота. Вот уже подобрались к крайнему подъезду, ворвались внутрь. Может, бойцы Перевезенцева, а может, и не его — из другого взвода. Иван машинально искал глазами лейтенанта, но все не находил.

Засек Иван автоматчика-боевика, снес ему голову — прямо в лоб. Считает Иван:

— Второй.

За спиной послышался шорох. Иван замер — нащупал пистолет у пояса. Сзади раздался знакомый голос:

— Ща подвалы станут рвать мои с саперного.

Иван оттер со лба выступивший обильно пот.

— Ну, ты ду-ура! Завалил бы тебя. Тебе чего сказали делать, какого лазаешь за спиной? Присядь от окна, душара.

Ксендзов привалился к стене в тень, надвинул на лоб каску, обиженно пробубнил:

— Мне на дембель весной.

Штурм дома подходил к концу. Иван глянул на часы и удивился. Три часа боя прошли как одна минута. Наступала развязка. Танк и огнеметы загнали ожесточенно сопротивлявшихся боевиков в подвалы. Дом блокировали. Там, внутри, откуда валил дым, рвалось наружу пламя, слышались еще выстрелы. Бой переместился на пролеты и этажи здания. Но скоро и там затихло.

Иван связался с Саввой.

— Сокол. Сокол второй, первому. Ты где, чурка? Спускайся.

— Тшкрх-х… Сокол… злой как собак, — не обижается Савва. Савва хладнокровный. — Иду, лезу, да.

Бой закончился. У брони суета. Грузят раненых. «Тяжелых» укладывают внутрь бэтера, тех, кто сами двигаться могут, подсаживают на броню. Бэтер взревел и, не разбирая дороги, через пустырь понесся к шоссе.

Ксендзов потянул Ивана за рукав.

— Гляньте, вон мои. Ща подвал рванут. О, потащили.

К дому, пригнувшись, побежали двое солдат. Один волочил длинную палку с примотанным на конце зарядом. Запалив шнур и всунув заряд в подвальное оконце, саперы сразу же махнули обратно. Ксендзов комментировал над ухом:

— На минималку поставили. Ща, смотрите.

Он не успел договорить, дом тряхануло от мощного взрыва.

Б-б-бух-х!..

Отдало по перепонкам. Из оконца повалил белый дым.

Сантименты на войне — дрянь дело. И ненависть ни к чему — она глаза застилает. То и имел в виду Батов, когда говорил Ивану, что не получится из него снайпер. Снайпер хладнокровен. Савва — снайпер. Иван — мытарь неприкаянный. Но у судьбы