– Я человек трех видов спорта: плаванье, автомобильные гонки и слалом, – сказал муж-2-2.

– Наконец нашелся умный комментатор, который объявил: чтобы наполнить резервуары, понадобится семь ливней…

– …Если снег лежит тонким слоем – полегче на поворотах. Причем ступня должна пружинить постоянно, не застывая, как бы пританцовывая…

– Семь ливней – это я поняла. Это много. Это настоящая засуха. Я стараюсь экономить воду. Я заворачиваю краны. Принимая душ, я ставлю в ванну горшки с цветами. Чтобы не пропало ни капли. Я считаю дожди. Осталось два. Правда, не всегда ясно, какой можно считать ливнем, какой – нет. Сегодня первый день, когда разрешили полить газоны…

– Спорт, ты нас, надеюсь, извинишь, если мы на полчаса поднимемся в спальню?

– Гордон!

– Что такое? Я опять выдал большую тайну? Энтони не знал, чем мы занимаемся наедине.

– Ради Бога, не обращайте на меня внимания, – сказал Антон.

– Видишь, спорт понимает. Он знает, что есть люди, которым очень трудно отменять то, что было запланировано на день. Тем более что приехал-то он без предупреждения. Ты ведь найдешь чем себя занять на полчаса, правда, спорт?

– Я могу сделать что-нибудь по хозяйству. Помыть посуду, например. Не тратя много воды.

– Лучше выкоси газон перед домом. Впрочем, на это обычно уходит целый час. Кэтлин, как ты думаешь, есть у Антона час или нет?

Жена-2, не отвечая, глядела в окно, словно пыталась понять, каким образом в одном и том же мире уживаются рядом сияние струй, листвы, радуги и сияние неистребимой людской вульгарности.

– Все дело в том, что она иногда очень долго раскочегаривается. Никогда нельзя знать заранее. Впрочем, что я тебе буду рассказывать. Так что не морочь себе голову. Посмотри телевизор, полистай журнальчики. На Бетси не обращай внимания – она может качаться часами.

Супруги встали из-за стола и отправились наверх. Жена-2 пыталась удержать на лице мечтательную безучастность. «Меня с вами нет, нет, нет, делайте и говорите все, что хотите, я останусь, всегда останусь среди листвы, под душем струй, в кольце цветов».

– Эй, – окликнул их Антон. – Вы забыли чайник.

– Чайник? – Нотка заинтересованности явно мелькнула в голосе мужа-2-2.

Жена-2 схватила его под загорелый локоть и повлекла за собой, полоснув по Антону испепеляющим взглядом – «Никогда, никогда не забуду и не прощу, предатель, предатель!»

Антон услышал наверху дребезжание ключей и щелчок отпираемого замка. Он вспомнил, что и у них в доме после рождения детей тоже была заведена комната с запором, где хранились все острые предметы. Впрочем, и все, что угрожало только неродившимся детям, тоже хранилось там же. Так или иначе стало ясно, что Голды нет и в запертой комнате. Антон пошел к телефону.

Набирая номер, он невольно прислушивался к звукам, доносившимся сверху. Ухо все еще побаливало от испытания сиреной, с трудом улавливало обрывочные скрипы, писки и трески – оркестр настраивается перед началом спектакля, а ты застрял внизу, в вестибюле, перед кассой с табличкой «Все билеты проданы».

Трубку взял муж-1-3.

– Докладывает специальный агент Себеж, – сказал Антон. – В Вашингтоне объект не обнаружен. Выезжаю в направлении Питсбурга.

– Эх, старина, забудь про Питсбург. Дело обернулось худо-худо.

В трубку ворвался голос жены-1:

– Энтони, это то, чего я боялась! Они ее похитили. Они требуют за нее выкуп. Ты можешь себе представить?! Полмиллиона долларов! Они говорят, что четыреста тысяч им заплатили за похищение. Какие-то арабские богачи захотели нашу дочь в жены. Похищение невесты! Но если мы хотим вернуть ее назад, должны переплюнуть арабов и заплатить больше…

– Все ложь, ложь, не верь ни одному слову…

– Они всё делают как в кино. Это какие-то молокососы без сердца, без мозгов, им самим не сочинить сценария, и они делают всё точно, как видели на экране. И если в конце было, что заложника убивают, они убьют ее.

– Я вылетаю, – бормотал Антон. – Успокойся и жди. Все будет нормально. До аэропорта тут близко, денег мне еще хватит. Я вполне успею, ты не тревожься.

– Я слышала его голос по телефону, я знаю эту сучью породу. У нас в школе был такой. Он однажды зажал мне палец дверью и смеялся. И полмиллиона!.. Они же знают, что у нас нет таких денег. Они, наверно, рассчитывали на тебя. Они же не знают, что ты в полной дыре…

– Может быть, они прознали про деда Козулина? Ты звонила ему?

– Да я лучше умру, чем возьму хоть доллар у отца. А ты – ты должен им сразу сказать, что ты полный банкрот, слышишь?

– Конечно, я все сразу скажу. Зато хоть неизвестность кончилась – правда? Если они снова позвонят, скажи, что я вылетаю. Отец, мол, будет с минуты на минуту. Скажи, что похищениями у нас в семье занимается отец, обращайтесь к нему. И если с девочкой что случится – им не жить. Так и скажи: пусть считают себя трупами.

Он бросил трубку, взлетел наверх, топоча и запинаясь, как опоздавший безбилетник на галерке, схватил подсохший пиджак, крикнул: «Прощайте, должен срочно лететь в Детройт, адажио может переходить в аллегро, спасибо за обед!» – и выбежал на улицу к притулившемуся у обочины, остывающему в сумерках краснобокому «лекару».

Жена-1 возникла в его жизни под стук мячей. Он тогда перешел на третий курс, только что вернулся после летних каникул, его перевели в новое общежитие, он стоял посреди комнаты, решая, куда бы поставить песочные часы (на три минуты, чтобы следить за собой и не разориться на телефонных разговорах), когда услышал за окном женский, чуть задыхающийся голос, повторявший:

– Да… Да… еще раз… чудно… да… еще… не останавливайся… О, какой ты… О, какой!.. еще… да… о, да… еще, еще…

Он почувствовал, что горячо краснеет. Он знал, что деликатные люди прекрасны, а бестактные – отвратительны, но понял, что сейчас ему не совладать с собой и придется на несколько минут стать отвратительным. Он присел на корточки и утиной перевалкой двинулся к окну. Только выставив нос над подоконником и выглянув наружу, он понял, что неровный перестук, накладывавшийся на страстный женский голос, не был посторонним шумом, случайной помехой. Невысокая девушка стояла посреди корта, крепко расставив загорелые ноги, один за другим доставала из проволочной корзины теннисные мячи, взмахивала ракеткой, и ее ученик по другую сторону сетки метался то вправо, то влево, ловя воздух перекошенным ртом, разбрызгивая пот, путаясь в собственных икрах, пятках, коленях.

– Да… Да… Еще раз… еще… чудно… молодец… еще… О, да…

Потом он узнал, что она изучает славянские языки. Что она старше его на два курса. Что отец ее, как и его родители, приехал в свое время из Перевернутой страны, разбогател здесь на производстве консервов для собак и кошек, но дочери денег почти не дает, потому что она его ни в чем не слушается. Ей приходится подрабатывать уроками тенниса.