За стойкой сидели две девушки. Мне уже пора таких дам называть девушками.

Одна – такая бледная, словно ее за ногу приковали цепью к отопительной батарее и не выпускают на улицу за долги. Вторая как-то переборщила с выщипыванием бровей – каждая ее бровь изгибалась дважды.

Я вынул из боевого товарища, из своего верного «е-девяносто» цвета «мокрый асфальт», треснувшего от встречи с сухим бетонным полом, сим-карту и опустил инвалида девушкам под нос – между одноразовых стаканов с кофе и долек шоколада, расчлененных на фольге.

– Ну, оставляйте. Ну, через неделю… А чо, мы разве такие берем?

– Я же звонил! Час назад! Вы же сказали: запчасти в наличии! Диагностика – пятнадцать минут! Ремонт – в присутствии клиента!!!

Как всегда. Звонишь в одно место, приезжаешь в другое.

Бледная вздохнула, нехотя поднялась и унесла инвалида за медсанбатовскую ширму, «Тимур, ну посмотри…», вторая заполнила квитанцию: «трещ. корпуса, не раб. монитор».

– Фамилия. И контактный телефон.

Рука нелепо, сама по себе дернулась вернуть из кармана сим-карту. Какой-нибудь номер.

Какой?

Она взглянула на мой правый безымянный, откуда пускает безнадежные лучи поцарапанный золотой маяк, «черный ящик» сбитого свободно летательного аппарата: «Может быть, телефон жены?». Не знаю наизусть. На 09 кончается. Или на 089. Что на 9 – точно. «Или домашний?» Я бодро начал: 8499, с более-менее устойчивой 7 спустил ногу дальше, но последующие ступеньки не просто тонули во тьме… Их не существовало. «Хорошо, ну хоть чей-то номер!» Я почуял, как здесь жарко. Ничей. Всё, что помнил, – бывший домашний и телефон тетки в Белгородской области с кодом города, вместо 0 надо 4. «Может быть, номер своего мобильного?» Его-то помню. Но плохо помню. Путаю последние четыре цифры. Путаю между неправильным и тоже неправильным. Уже дал два газетных объявления с двумя по-разному неправильными номерами. Идиот.

Я растерянно молчал.

Девушка посоветовала:

– Глицинчику попейте. Для нервов. Я тоже пью. Чтоб не переживать, что резко вес набрала. После гормонального сбоя, – она показала свою беду: просунула ладони под огромные груди и трижды с усилием приподняла их и опустила, глядя мне прямо в глаза, – во какие стали.

Погуляйте. Двадцать минут. Я спустился на Солянку и свернул в первую же дверь направо за магазином «Модные иконы», в «Шашлычную» – в ней работали южные и восточные, такие мрачные, что мне показалось: общепит здесь – только прикрытие для школы шахидов. «Выбрали?» Да. Шашлык из бараньих языков.

Я смотрел за стеклянную дверь. За стеклом спешили, уворачиваясь друг от друга, блондинки, брюнетки, милицейские курсанты и офицеры МЧС в полушубках. Там задувал снежный ветер. В шашлычную никто не заходил. Кроме высокой раздраженной женщины «на три с минусом», удавленной шарфом. Она брезгливо покосилась на витрину с десертами и широкими, злыми шагами прошла прямо в туалет.

Возле туалета стояла, прижав к голове мобильник, черная печальная женщина в сиреневом фартуке, устало опустив голову к табличке «оператор по уборке», прицепленной на груди как пояснение преступления. Она что-то непонятно и беспрерывно говорила в телефон на своем языке, вдруг выронив посреди на чистом русском:

– …Внутренне дискомфортная ситуация… – словно лопнула земля, и обнажилось дымящееся, раскаленное нутро.

Так странно, оказывается, без телефона. Пустым. Первый раз за столько лет. Без увесистого присутствия в кармане. Без первой же заботы: где он? Взял? Посмотреть, кто звонил? Есть сообщения? Сколько время? Как я пойму, прошло или нет двадцать минут? Так непривычна недосягаемость для звонков и сообщений. Неожидание (а по правде – безмозглое ожидание: теперь-то откуда?!). Ничто не лежит поближе к правой руке, надежным присутствием домашнего животного, осмысленного тепла, лодочкой. Сиреневый всегда обнадеживающий свет пришедшего сообщения – вот он, конвертик. Всегда раздражающий звонок: ты не один.

Я не мог отправиться в инет. Сфотографировать и выслать кому-то свою внешность на фоне барной стойки, над которой стеклянными плодами висели перевернутые фужеры. Позвонить: я там-то, жду. Меня закрыли. Я сумасшедший. Некуда записать телефон, если «на три с минусом» выйдет из туалета, присядет за соседний столик и мы познакомимся. Ну что я продиктую, какой «мой номер»?!

Вот это да. Как, выходит, глубоко вросла железная эта… Доля мозга. Часть души. Часть всего. И эту важнейшую часть отрезали.

Я не знал, что делать. Думать? Полистал рекламную газету, но застрял на стихотворной строке с первой предпраздничной полосы – «России красный триколор…». Повторял: «России красный триколор… России красный триколор». Да нет, меня не существует.

Ваш шашлычок, три язычка. Я согнулся над тарелкой, совестясь смотреть в глаза баранам-диссидентам с вырванными языками, укоряюще вставшими передо мной.

Как же так! Хоть бы один номер. Так ведь и «скорая» с мобильника не 03, как-то иначе. А если я по итогам сложной дорожной обстановки и собственного скудоумия лягу на окровавленном асфальте у перевернутой, дымящейся машины? Что я прохриплю подбегающим, взволнованным людям? Звякнуть по какому номеру? Кому передать последние нелепости? Не скажешь же: возьмите мой мобильник, снимите блокировку, найдите в «меню» «контакты» – глупо как-то. Хотя еще глупей верить, что кто-то должен спасать – подбегать, кричать, дорожить мгновениями, что завоет скорая на уступаемой всеми дороге, забьет лопастями санитарная авиация, загодя развернут лучшую операционную люди в масках и лучший хирург, поднятый из-за юбилейного или свадебного стола (еще лучше – поднятый среди ночи!), полетит по улицам (иногда – на красный!), а вот и пристроился впереди всепонимающий гаишник – цито!

Жизнь каждого! Позорное наследие советского детства! Что жизнь – незыблема, что человек – нужен, что – что бы ни случилось! – ты очнешься, увидишь удивительные синие глаза, вздрогнет от неожиданности медсестра, крики в коридоре: радость-то какая! пришел в себя! – и останется лишь задать вопрос: какое сегодня число? – чтобы скорей понять, сколько тебя не было, что успели сделать без тебя на укладке бетона в плотину, поторопиться вернуться к победам – какая, на хрен, реклама страховой компании это может заменить?!

Кому нужна вся твоя жизнь? Да кто тебя должен спасать? Ты сам кого-нибудь спасал, терпя, через силу, за свои средства? Нет? Так что, если не повезет, – или рассовывай по карманам ближних деньги, или ложись и тихо подыхай, косясь на бумажную иконку.

Даже дозировка, по сколько и когда глотать, отгораживаясь от гриппа, – и та в мобильнике, в «черновиках»!

А сколько буханка черного? Рублей двадцать? А бензин? Плачу за бак больше тыщи, делим на емкость бака… А какая емкость бака? Бесполезно.

Не помню. Ничего. День свадьбы? Нет. Первую зарплату? То же самое. Не помню, сколько троек в дипломе, вес новорожденных – нормальный какой-то вес. Только взятки – кому и сколько. На сколько договаривались. И сколько пришлось платить.