Ланселот и Дженни оба смотрели новости Планеты, но обсуждали их редко. Они чаще сравнивали красоту утренней или вечерней зари над Гебридами и над Тронхеймс-фьордом, поворачивая экраны персоников к окнам. Оба были увлечены своей обновленной дружбой. Дженни знала, что Ланселот вот-вот тронется в путь, и спешила с ним наговориться. Она перевела на его счет тридцать планет — все, что у нее было. Ланселот спокойно принял эти деньги, уверенный, что сумеет вернуть долг, как только встанет на ноги. У него был план после исцеления вернуться на остров, взять в аренду небольшую рыбацкую шхуну, собрать команду хороших крепких ребят и заняться рыбной ловлей всерьез.

В конце весны случилась беда. Поднимая со дна зацепившуюся за камни ловушку для креветок, Ланселот слишком сильно перегнулся через борт, забыв перед этим поставить коляску на тормоз — коляска отъехала назад, и Ланселот свалился в воду. Он умел плавать, работая только руками, без помощи ног: Кристенсены жили в окружении воды, и предусмотрительный отец с детства обучил его плаванью. Он не утонул и сумел, ухватившись за якорную цепь, подтянуться на руках и перевалиться через борт. Но сухой одежды, чтобы переодеться, на катамаране не было, и дело кончилось тем, что застарелая простуда перешла в бронхит. Ланселот изо всех сил сопротивлялся болезни, пытаясь лечиться домашними средствами. Он съел банку малинового варенья, извел все свои запасы лука и чеснока, потребляя их вместе с шелухой, но и фитонциды мало помогли. А хуже всего было то, что как раз в это время наступило обычное весеннее похолодание, в доме стало сыро и холодно, а он не включал отопление на полную мощь, сберегая батарейки Тэсла на долгое плаванье в Иерусалим.

— Тебе, наверное, уже надоело слушать, как я кашляю на тебя прямо с экрана? — спросил он Дженни во время очередной встречи.

— Мне за тебя беспокоиться надоело. Что там за врачи у вас, что не могут тебя вылечить?

— Они могут, только мне их метод не подходит: это все равно, что прибегать к гильотине для лечения головной боли. — Что за мрачные шутки, Ланс?

— Мое дорогое величество, это не шутка. Врачи мне ничего не предложат, кроме эвтаназии, — я ведь безработный инвалид. — Скажи, а градусник у тебя есть? — Есть.

— Достань его и поставь при мне: я хочу знать, какая у тебя температура.

После того, как Дженни выяснила, что температура у Ланселота уже около сорока, она на некоторое время исчезла, а потом появилась с толстой потрепанной книгой в руках. Она принялась допрашивать его, глядя в книгу.

— Тебе легче дышать, когда ты сидишь, а не лежишь? — Похоже, что так. — Ночью ты потеешь? — Иногда просыпаюсь мокрый как мышь.

— При кашле у тебя болят бока? — Все болит.

— Я тебя про бока спрашиваю, сэр Ланселот! — Ну болят, болят у меня бока при кашле…

— Если верить моему справочнику, Ланс, у тебя самое настоящее воспаление легких. Пневмония.

— Подумать только! Слушай, Дженни, а что это за справочник, по которому ты мне ставишь такие серьезные диагнозы?

— Это "Руководство по домашнему уходу за больными". — Где ты раскопала этот раритет?

— Все на том же чердаке, в мамином сундуке с медицинскими книжками.

Дженни велела Ланселоту добраться до аптечки и перечислить имеющиеся в ней лекарства. Но по ее лицу он видел, что она встревожена и чувствует себя беспомощной, несмотря на свой премудрый справочник.

— Ты понимаешь, Ланс, это очень древняя книга, еще прошлого века, тут все названия какие-то незнакомые…

— Я понимаю, и не очень на нее рассчитываю. Жуткие болезни, должно быть, были в прошлом веке?

— И болезни другие, и лечили по-другому, а уж как ухаживали за больными — это просто кошмар! Я бы с собой покончила без всякой эвтаназии, если бы кто-нибудь из моих родственников попробовал так со мной обращаться! — Как же они ухаживали за больными?

— Они их все время трогали! Они их ворочали, перестилали им постель, делали компрессы, уколы, перевязки — и все это голыми руками!

— Ужас какой! — засмеялся Ланселот. — Но это и сейчас делают в больницах, Дженни.

— Такие процедуры делаются под наркозом, чтобы не травмировать психику больных, и с соблюдением строгих гигиенических правил. Маленькой я однажды лежала в больнице, когда упала с дерева и сломала ногу. Конечно, за мной ухаживали медицинские сестры, но они все были в специальных защитных костюмах, в перчатках и в кислородных масках: голыми руками никто ко мне не прикасался и никто на меня не дышал. И мне, конечно, давали наркоз перед осмотром врачей. А здесь ничего не сказано ни про наркоз, ни про маски, ни про защитные костюмы. А какие картинки! Это просто кошмарники из Реальности, а не руководство по уходу из и…

— Покажи-ка. Дженни полистала книгу, нашла одну самых страшных, по ее мнению, картинок показала ее Ланселоту.

— М-да-а… — сказал он и покачал головой. На картинке был изображен лежащий ничком больной, а над ним склоненная женщина, раскладывающая у него на спине какие-то прямоугольники.

— Ты хоть знаешь, Дженни, что она делает с этим беднягой? — Хочешь, я прочту вслух?

— Я тебе и так скажу: она ставит ему горчичники. Ты знаешь, что это такое? — Нет. — А что такое горчица?

— Представь себе, знаю! Это растение, из которого делается горчичный соус.

— Правильно. В старые времена было не три соуса, как сейчас — горчичный, соевый и томатный, а сотни разных соусов и при прав. И была просто горчица, такая очень острая паста, я ее помню. Матушка рассказывала, что в дни ее молодости горчица была нескольких сортов. Для лечения простуды из нее делали горчичники: намазывали горчицу на листы бумаги и лепили их прямо на голое тело. Матушка не раз ставила мне горчичники на спину. — Жуть какая!

— Ничего особенно жуткого. Немного пощиплет, а потом становится просто жарко.

— Но твоя матушка, конечно, надевала при этом перчатки и маску?

— Никогда не надевала.

— Что ж, она прямо так и дышала на тебя?

— Прямо так и дышала. А когда заканчивала процедуру, обязательно целовала меня, если я вел себя хорошо и не капризничал.

Дженни смотрела на него расширенными глазами.

— Ланс, ты меня разыгрываешь? — спросила она жалобно. — Ни чуточки.

— Скажи мне честно, Ланс, твой отец тоже притрагивался к тебе голыми руками?

— Конечно! Я не сразу научился одеваться самостоятельно, мне помогали родители. И не надевать же было моему отцу перчатки всякий раз, когда он хотел погладить меня по голове или похлопать по плечу.

— Ох, бедный ты мой Ланселот! Мало того, что ты родился инвалидом, так ты еще и постоянно подвергался личным прикосновениям!

— Что правда, то правда — подвергался. В нашей семье закон о личной неприкосновенности и правило о двух вытянутых руках нарушались постоянно.