мае 1970-го, он был вынужден сказать своим клиентам, что его дела были даже хуже, чем по рынку в целом. Он потерял 35 % денег инвесторов68.

В следующем сентябре Джонс отметил свое семидесятилетие. Для его семьи это время было праздничным: его падчерица ожидала его первого внука, и на юбилее было объявлено о помолвке его дочери. На лужайке перед его любимым домом был установлен шатер, вверху, на холме, — травяной теннисный корт, который он холил как дитя. Музыканты играли танцевальную музыку, а молодые люди ломали голову, с кем же может быть помолвлена мисс Джонс. Но патриарх был не в духе. Он волновался, что его менеджеры сегментов будут возмущаться экстравагантностью события: «Я ненавижу, когда мальчишки смотрят, как я транжирю деньги, словно напившийся матрос», — повторял он69. Спустя два десятилетия после господства инвестиционные преимущества Джонса исчезли. Рынки наконец догнали его. 

2 ТОРГОВЕЦ БЛОКАМИ

Годы с 1969-го по 1973-й были переломным периодом для американской экономики. Уверенность двух предыдущих десятилетий переполняла людей: рабочих мест было много, зарплата росла, финансы демонстрировали почти невероятную стабильность. Доллар не колебался, потому что он был жестко привязан к золоту, процентные ставки изменялись в узком диапазоне и ограничивались регуляцией. Однако начиная с конца 1960-х годов этот мир треснул по швам из-за инфляции. Будучи ниже 2 % в первой половине десятилетия, весной 1969 года она достигла 5,5 %, заставив Федеральный резерв резко нажать на финансовые тормоза и забрать жизнь у фондовой биржи. «Медвежий» рынок, который за этим последовал, был только первым шоком. В 1971 году администрация Никсона была вынуждена признать, что инфляция уничтожила реальную стоимость доллара, и отреагировала на это отказом от золотого стандарта. Неожиданно стоимость денег могла оказаться сегодня — одной, завтра — другой, а понимание этого неизбежно питало дальнейшее инфляционное давление. Вскоре последовал другой круг финансовых ограничений, и рынок снова обрушился в 1973–1974 годах. Динамика замерла. 1960-е годы прошли.

Эта турбулентность положила конец первой эре хеджевых фондов. Между концом 1968 и 30 сентября 1970 года 28 крупнейших хеджевых фондов потеряли две трети своих капиталов1. Их заявление о хеджинге оказалось наглой ложью, поскольку они набирали «горячие» позиции за счет больших займов и делали ставку на «бычий» рынок. К январю 1970 года, по слухам, оставалось всего 150 хеджевых фондов, при том, что их число за год до этого составляло от 200 до 500, а кризис 1973–1974 годов довершил уничтожение большинства из оставшихся фондов2. Комиссия по ценным бумагам и биржам отказалась от своей кампании по регулированию этого сектора, который теперь был слишком маленьким, чтобы о нем беспокоиться. А в 1977 году журнал Institutional Investor выпустил статью, в которой задавался вопрос, куда исчезли все хеджевые фонды3. К 1984 году по исследованию фирмы Tremont Partners было обнаружено всего 68 фондов. Партнерство А. У. Джонса усохло со 100 с лишним миллионов долларов, которые оно зарабатывало в конце 1960-х годов, до 35 миллионов в 1973 году и всего лишь до 25 миллионов 10 лет спустя4. Оказалось, что в тяжелые времена продержаться трудно. Поощрительные премии за результат в эпоху низких результатов иссякли.

Однако неприятности не исключают успеха, и первым победителем в этой новой неопределенной среде стал фонд Steinhardt, Fine, Berkowitz & Company. Главный партнер фирмы, Майкл Стейнхардт, стал легендой в истории хеджевых фондов, отчасти благодаря своему успеху в качестве трейдера, но также и благодаря своей индивидуальности. Мать вырастила его одна в бедном Бруклине, а его отец был вспыльчив, легко терял самообладание и в итоге пристрастился к игре — черты, которые молодой Стейнхардт унаследовал и позже перенес в свою торговлю. В шестнадцать лет его приняли в Пенсильванский университет, который он окончил в девятнадцать лет, и в середине 1960-х годов, когда Стейнхардту было всего двадцать пять лет, он стал, по его собственной оценке, «лучшим аналитиком на Уолл-стрит»5. Он был невысоким, широкогрудым человеком, склонным к ужасающим взрывам эмоций. Когда внутри него бурлил вулкан, его лицо и даже виски краснели. Он извергал чудовищную лавину оскорблений, которые заставляли его коллег содрогаться.

Стейнхардт оставил брокерские операции в 1967 году, основав хеджевый фонд вместе с двумя друзьями-ровесниками, которых звали Джерралд Файн и Говард Берковиц. «Бычий» рынок был еще вполне жив, и поначалу Steinhardt, Fine, Berkowitz & Company казался типичной фирмой, которая появилась как подражание хеджевому фонду А. У. Джонса. Три основателя установили в офисе бильярдный стол, объявив об интеллектуальном превосходстве юности и игнорировали советы своего адвоката, говорившего, что Стейнхардт, Файн и Берковиц вместе напоминали магазин еврейских деликатесов6. В течение своего первого года в бизнесе трио загрузилось «акциями с историей» той эпохи. Они владели акциями King Resources, компании, очаровательный управляющий директор которой заявлял, что нашел новые месторождения нефти и газа. Они владели также National Student Marketing, потому что верили в рынок, связанный с молодежью. Они приобретали акции высокотехнологичных компаний, у которых в названии было слово Data или суффикс — onics. Это было время, когда инвесторы любили все, что источало аромат роста, и в конце первого полного года своего существования они были в прибыли на 84 % после вычета вознаграждений. Джерри Файн вспоминает, что он тогда думал: «Боже мой, я богат»7. Действительно, он и оба его друга стали миллионерами.

В следующем году «бычий» рынок завершил свое движение. Остальные активные фонды лопнули, Фред Мейтс, самый эффективный менеджер взаимного фонда за 1968 год, нашел себя в работе бармена. Но едва ли не единственные из «метких стрелков» на биржевом рынке Стейнхардт, Файн и Берковиц почувствовали, что долгий послевоенный рост наконец достиг предела и начиналось время неопределенности. Пятнадцать лет назад знаменитый стоимостной инвестор Бенджамин Грэм принял судьбоносное решение не покупать акции Haloid, производителя копировальных машин Xerox, сказав, что он не видит причин для покупки этих акций, так как не верит в их будущий рост. За последующие два года Haloid увеличился в шесть раз, и с тех пор культ растущих акций был бесспорным. Но в 1969 году Стейнхардт, Файн и Берковиц сделали вывод, что этот культ сошел на нет. Одно дело — платить премиальные за компанию с яркими перспективами, другое — платить столь много, что беспрерывный, «сверхзвуковой» рост акций смог бы