– Эдак мы с тобой до вечера не разойдемся! – с улыбкой сказала она.

– Извините, – произнес Женька.

– Чепуха, бывает, – отмахнулась Изольда. Она была хорошая тетка, веселая и ни капельки не злая, хотя младший медицинский персонал пансионата боялся ее как огня. Старшая медсестра – как армейский ротный старшина, вся ответственность за порядок и дисциплину лежит на ней, и тут, как в армии, без строгости не обойтись. Во всем, что касалось санитарии, гигиены, соблюдения режима и предписаний, авторитет Изольды Вениаминовны был, пожалуй, даже чуточку выше, чем у главврача. – Как там наш Шмяк, не обижает тебя?

– Нормально, – сказал Женька, привычно умолчав о том, что упомянутый Изольдой пациент в эту минуту находится где-то на полпути к белой горячке. – А что это за бабусю к нам привезли? Кресло у нее прикольное!

Изольда вздохнула – как показалось, грустно.

– Эх, Евгений, Евгений, – сказала она с легким упреком. – Ну, ничего, у тебя еще все впереди. Подрастешь – поймешь, что человек в инвалидном кресле – это ни капельки не прикольно. А заодно – что женщина в пятьдесят четыре года еще далеко не бабуся.

– Да я и не говорю, что она прикольная, – набычился Женька. – Я же про кресло… Вот бы прокатиться!

Вопрос о возрастной терминологии он дипломатично опустил. С его точки зрения, пятьдесят четыре года мало чем отличались от ста четырех. Как большинство молодых, физически и морально здоровых людей, Женька по этому поводу придерживался сразу двух, причем прямо противоположных, мнений: с одной стороны, подсознательно был уверен, что будет жить вечно, а с другой – так же искренне верил, что доживать до такой глубокой дряхлости – пятьдесят четыре года, подумать только! – человеку незачем.

– И думать забудь, – строго сказала Изольда. – Увижу – мало не покажется, самого инвалидом сделаю. Накатаешься у меня тогда! И запомни: ее зовут Анна Дмитриевна. Фамилия – Веселова. Запомнил? А то, не ровен час, в глаза бабусей назовешь.

– Алкоголичка? – с видом знатока осведомился Женька.

Он чувствовал, что слегка перегибает палку, но Шмяк велел выяснить о новой пациентке все, в том числе и диагноз. А как ты его выяснишь за такое короткое время? Лучше уж получить выволочку от Изольды, чем быть взятым с поличным при попытке заглянуть в историю болезни, которая хранится у главврача в сейфе…

– Какая муха тебя сегодня укусила? – изумилась Изольда. – Зачем же, ничего не зная о человеке, говорить о нем гадости?

– Я же просто спросил! – запротестовал Женька. – И никакие не гадости, здесь у половины пациентов в историях болезни еще и не такое написано…

– Ничего такого в ее истории не написано, – сказала Изольда. – Просто жизнь у нее нелегкая, вот нервишки и подрастрепались. Никакой патологии, всего лишь маленький нервный срыв. Подлечится, отдохнет и будет как новенькая. А ты, прежде чем диагнозы ставить, выучись сперва – школу окончи, потом медицинский, интернатуру…

– Магистратуру, аспирантуру, кандидатуру-профессуру… – нараспев затянул Женька, потихонечку трогаясь в путь в обход Изольды. – Я в народные целители пойду, туда без диплома принимают!

– Ступай уже, шарлатан! – снова рассмеялась Изольда Вениаминовна. – Беги, пока я тебе на диплом, из которого ноги растут, красную печать не поставила!

И сделала вид, что собирается шлепнуть Женьку по упомянутому месту. Хихикнув, Женька резво подобрал зад и ускорил шаг.

Ближе к вечеру, покончив с делами, которых сегодня оказалось немало, он поднялся на второй этаж и, остановившись перед дверью занимаемого Шмяком двенадцатого номера, бодро простучал по филенке условный сигнал – два тире, три точки – семерку.

– Кто? – спросил из-за двери Шмяк.

– Конь в пальто, – ответил Женька.

На языке его одноклассников это называлось «борзануть». Пароль в этот раз был «Вихри враждебные», отзыв – «Повеют и перестанут», но Женьке все эти шпионские страсти как-то вдруг надоели, и он решил, что настало время уведомить об этом Шмяка.

И, как ни странно, Шмяк превосходно все понял.

Замок дважды мягко щелкнул, дверь отворилась, и Шмяк впустил Женьку в комнату, вопреки обыкновению даже не попытавшись высунуться в коридор и осмотреться.

Продолжая ломать устоявшиеся традиции, он сам забрал у Женьки поднос со своим ужином и лично поставил его на стол. К немалому удивлению Соколкина, он был трезв – пускай не как стеклышко, но все-таки трезв, а не пьян в стельку, как можно было ожидать.

– Жрать хочешь? – деловито спросил он.

– Нет, – так же деловито ответил Женька.

Это была правда. Последние два часа он провел на кухне, по просьбе тети Тани помогая ей с посудой и чисткой картошки, и по ходу дела наелся так, что почти всерьез побаивался лопнуть.

– Тогда докладывай, – усаживаясь за стол и вооружаясь вилкой, потребовал Шмяк.

– Веселова Анна Дмитриевна, пятьдесят четыре года, номер четыре, – отбарабанил Женька. – Диагноз – легкое нервное расстройство на почве житейских неудобств, связанных с инвалидностью.

– Дай-то бог, – не совсем понятно отреагировал на его доклад Шмяк, с хрустом уминая салат. – А скажи-ка, Иваныч, – продолжил он после небольшой паузы, – можно ли засунуть в компьютер фотографию человека и выяснить, как он выглядел двадцать лет назад?

– Можно, – сказал Женька. Удивляться и строить предположения он уже устал и просто действовал по ситуации – слушал, смотрел и отвечал на поступающие вопросы, даже не пытаясь понять, с какой целью их ему задают. – Только комп должен быть нормальный, не чета тем дровам, что стоят у Семена Тихоновича в кабинете. И еще нужна специальная программа. Купить ее почти наверняка можно, но поискать придется. А что?

– Ничего, – махнул вилкой Шмяк. – Забудь. Ерунда это все. Скорее всего, я просто обознался.

– Вы знакомы, что ли?

– Забудь, – повторил Шмяк. – Говорю же, обознался.

Он оттолкнул тарелку, положил вилку, встал и, подойдя к комоду, вынул из верхнего ящика большой почтовый конверт из плотной бледно-желтой бумаги.

– Возьми, – сказал он, протягивая конверт Женьке. – Пускай до моей выписки у тебя побудет. А если что…

– Что «если что»? – не дождавшись продолжения, спросил Женька.

Шмяк со скрежетом потер щетинистый подбородок, пребывая в явном затруднении.

– Когда «если что» случится, ты это заметишь и поймешь, – сказал он.

– И что тогда?

– Конверт возьми, – сказал Шмяк и почти силой впихнул конверт Женьке в руки. По ощущению конверт был почти пустой; если в нем что-то и было, то это «что-то» размерами не превосходило сложенный вдвое лист писчей бумаги. Конверт был заклеен, а поперек клапана белела полоска бумаги, на которой виднелась чья-то витиеватая роспись. – Что тогда, что тогда… Сам сообразишь!