– Да, да, – шептал он, и я счастливо рассмеялась. Андре посмотрел на меня удивленно, а затем кивнул. Он склонился и обнял меня, прижав к себе, просунул руки и нашел мои груди. Я чувствовала его поцелуи на спине, как сильные пальцы сжимают мои до боли отвердевшие соски. Этому было уже невозможно сопротивляться, волны наслаждения прокатывались по моему истерзанному телу. Одного прикосновения к клитору было достаточно, чтобы меня взорвало изнутри. Я закричала, это было слишком сильно, слишком много, горячий вулкан, извергающийся где-то в центре моего живота, разлился по каждой мышце обжигающим кайфом, чистым наслаждением, пульсирующим между моих ног. Я дрожала, сжимая член внутри себя, и даже не заметила, что кончила одновременно с Андре. Он крепко держал меня, любуясь этой картиной и не желая пропустить ни секунды моего экстаза, впитывал его, как энергию солнца. Мои ноги дрожали от напряжения и от пережитого оргазма, и я упала на живот, не в силах более оставаться в этой позе. Так я лежала некоторое время, плавая в неге, пока сознание не начало возвращаться ко мне.

– Я… я не знаю, что я сейчас испытываю. Но это совершенно точно не ненависть…

– Может быть, это то, что люди называют любовью? – спросил Андре тихо.

– Если так, то это – беда, – пробормотала я. – Отстегнешь меня?

– Посмотрю на твое поведение, – покачал головой Андре, выходя из моего тела неохотно, неторопливо. Я вытянулась на кровати, выпрямляя затекшие ноги, и закрыла глаза. Разве бывает так хорошо и одновременно так мучительно? Андре поднялся и расстегнул наручник – один.

– А второй? – спросила я, переворачиваясь на спину. О, какое блаженство – иметь возможность видеть, шевелить руками, владеть своим телом.

– Можно ты побудешь еще немного в моем плену? – попросил Андре, и я кивнула. Я была щедрой и доброй. Тогда Андре поднялся и вышел, но вскоре вернулся, неся на подносе бокалы с красным вином, тарелку восхитительно пахнущего сыра и вдобавок небольшую аптечку. Он заботливо смазал чем-то пахучим царапины на моих ступнях, затем обработал ссадину на запястье.

– Ведь я же просил тебя не дергать наручник. Видишь, что получилось. – И он с сожалением поднес к губам мою руку с темными следами от металла.

– О да, мессир. Я виновата, – улыбнулась я. – Однако очень хотелось бы знать, что делают в твоем доме пара наручников? Держишь на случай поимки вора? Или их тут тоже твоя мама забыла?

– Мама тут ни при чем, – покачал головой Андре.

– Значит, ты пошел в папу?

– О, вряд ли это передается на генетическом уровне. Как ты себя чувствуешь, птица? Не думаешь больше о Гильермо?

– Я о нем и не думала, – усмехнулась я. – Так, просто хотела тебя позлить.

– С тобой непросто, – вздохнул Андре. – Повернись, пожалуйста, хочу посмотреть, что я сотворил с твоим телом.

– Полюбоваться трофеем? – спросила я, покорно поворачиваясь на бок. Андре нежно провел пальцами по припухлостям на моей возмутительно красной попе. Наверное, я буду чувствовать это несколько дней. Почему мне нравится эта мысль?

– Было очень больно? – спросил он с сочувствием.

– Было очень странно, – честно призналась я. – Никогда не испытывала ничего подобного. Я думала, ты хочешь, чтобы я страдала.

– А ты не страдала?

– Только если от страха. – Протянув свободную руку, я взяла бокал с вином. Вторая рука, охваченная наручником, создавала неудобства, но также и своеобразное приятное напряжение, словно напоминая о затеянной нами игре. Я пила вино и играла в пленницу, тем временем любуясь своим серьезным, сосредоточенным похитителем.

– Неопределенность – часть моего плана, – улыбнулся Андре. – Даже сейчас ты отдыхаешь, но знаешь, что каждую минуту я могу продолжить развлекаться с тобой любым интересным для меня способом. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Ты в моей власти. Что ты чувствуешь? Нравится ли тебе эта мысль? Я хочу, чтобы ты всегда помнила об этом. Ты – моя. Хочу, чтобы ты ходила по улицам, зная, что ты моя, и засыпала, думая обо мне. Хочу, чтобы ты жила так, словно на твоем запястье всегда застегнут этот браслет.

– Тогда ему лучше быть покрепче, – рассмеялась я и попросила отпустить меня в туалет.

* * *

Сережа никогда не был так помешан на чувстве обладания мной, и я ценила эту условную свободу, выражавшуюся в том, что могу не отвечать на его звонки, если не хочется. Мне никогда не приходило в голову, что это – не проявление лояльности, это – равнодушие. Только лежа на широкой кровати, прикованная к ее стойке металлическим наручником, я отчетливо поняла, что никогда не любила ни Сережу, ни кого бы то ни было еще. Андре кормил меня ягодами, аккуратно вкладывая их мне в рот, стирал капельки сладкого сока поцелуями, поил вином, занимался со мной любовью и не давал уснуть, когда я умоляла об этом.

– Я не знаю, как смогу жить без тебя, – прошептала я сонно, когда уже наступило утро и по-хорошему пора было вставать. Сумасшедшая ночь прошла, и теперь казалось, что гонки на серебряной машине происходили сто лет назад и в каком-то другом измерении. Мир сократился до размеров квартиры Андре, до этой необъяснимой легкости в теле, до смертельного желания спать.

– Зачем тебе жить без меня? – удивленно спросил Андре, массируя мои плечи. – Разве это так уж необходимо?

– Моя мама, наверное, сходит с ума, – пробормотала я, уходя от неудобного вопроса, ответа на который не знала. Куда делись мои вещи? Я оставила их в том здании, где меня готовили к гонкам. Господи, мне теперь кажется, что все это было не со мной.

– Позже я привезу их тебе в номер.

– Ты что, правда, отпустишь меня? – сонно хихикнула я. – Даже не верится.

– Ты так хочешь уйти? – спросил Андре, и в голосе его послышалось разочарование.

– Если я вообще сумею ходить. После того что ты сделал со мной, я еще долго смогу только летать.

– Я не буду оперировать твою маму, Даша. Я уже написал заключение, – вдруг сказал он таким ровным тоном, словно речь шла о том, хочу ли я еще малины. – Я планирую сообщить ей об этом сегодня. Оттягивать больше нет никакого смысла.

– Но почему? – растерянно села я на кровати, поджав под себя ноги. Невесомость вдруг кончилась, и я словно с размаху шлепнулась на мерзлую землю. – Мама будет потрясена.

– Я знаю, – кивнул Андре. – И тогда она уедет из Парижа.

– Значит, и я уеду, – произнесла я, еще не до конца осознавая смысла сказанного. Многое стало выглядеть иначе в свете этой новости. Андре знал, что ему не удержать меня рядом, он знал, что наше время утекает сквозь пальцы, как песок. Отсюда и наручники, и этот возмутительный эпатаж в машине, и его необъяснимые смены настроений, и эта сумасшедшая ночь, любовь без остановки. Он знал, что я уезжаю. Это было прощанием. Господи, я не представляю, как смогу жить дальше. Мои руки похолодели.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – прошептал он, протягивая ко мне руки. Я покачала головой.