Окровавленного меня довели до бункера эти милые прохожие. Результатом остались у меня повреждения обоих глазных яблок, причинённые и ударами сапог и травмами от лопнувшей оправы моих массивных очков.

Вот тогда партия постановила, что у меня должен быть охранник. И потянулась цепь охранников, после выхода из тюрьмы образовался их целый отряд, человек за двадцать. (Сейчас их намного меньше.) Кое-кто из них погиб, и не все при исполнении служебных. Так, погиб Костя Локотков, мой, кажется третий по счёту, охранник. Кто-то ненамеренно траванул его некачественным героином. Там все коротко было, блеванул лёжа в бессознании, куски пищи попали в лёгкие. Случилось это 30 апреля, а 3 мая Костя умер, попросив перед этим передать мне, что просит у меня прощения.

Прощения не нужно было, Костя, нужно было быть осторожнее. Костя на самом деле был позитивный тип, парень с Украины, из города Энергодар. Срочную он служил в ГДР, в танкистах, и казармы у русских танкистов располагались в бывших казармах дивизии СС «Мёртвая голова».

Простые люди обращают внимание на такие вещи, Костя всегда помнил, что спал в этих казармах. Вид у него был скорее устрашающий, бритая голова, мощный вес, бычья шея. И поди ж ты, некачественный героин его свалил.

Первый мой охранник тоже был выдающимся. Сын мента, муниципальный мент Лёха, с физиономией не приведи Господь. Всё хвалился сколько он чурок якобы замочил, будучи муниципальным ментом, трупы чурок остались якобы в снегу, а весной уже не подлежали опознанию. Я всегда относился к его рассказам как к рассказам рыбаков о якобы пойманных невероятно огромных рыбах.

Вторым был самбист, каратист, чемпион института или университета, уж не помню где он на геологическом тогда учился, в институте или в университете. Сейчас этого человека, вкрадчиво впаривающего Вам чудесные исцеления, можно увидеть на видео в Интернете, где он обещает чудеса, выделяя особо, что у него «немецкое оборудование».

На самом деле это калмыки. Те, кто не откочевал к северо-западу от Каспийского моря, где им выделил землю царь, а остался на Алтае. Хотя их и поджимало Джунгарское царство (это современные уйгуры, кстати, довольно почтенного возраста племя).

Они там ездили на своих мелких лошадках, винтовки с оптическими прицелами подскакивают в такт ходу лошади, как гуроны какие-то из Фенимора Купера. Когда мы проживали на Алтае, они вдруг появлялись снизу, вначале эти стволы, потом их шапки, потом они сами на лошадях. Изламываясь в солнечном мареве, подрагивая.

Живёшь себе в большом городе, в европейской России и в голове не укладывается, что есть эта земля гуронов.

У Сереги Аксёнова завелся приятель уж не помню, как его называл Аксёнов, некрасивейший из некрасивых алтайцев, называвший себя Лёха. Они все любят представляться «Лёхами» не из кокетства, а от того, что верят, что нельзя настоящее имя чужим называть, беда будет если имя узнают. Сглазят или духи подлость сделают.

Так вот «Лёха» раз приехал, слез с коня, ходит, на землю смотрит как будто что-то выискивает. Даже под наш УАЗик заглянул.

– Что ищешь? – спрашиваю.

– Верёвка потерял. И показывает руками, разведя в сторону, метра полтора размер.

– И это ты из Банного сюда скакал 18 километров ради куска верёвки в полтора метра?

– Ну да, верёвка. – (Невинный голос.) Потом не выдерживает. – Серёжка когда будет?

– Да обещал в дня три вернуться.

– Хорошо, через три дня приеду.

Серёга называл его как-то вроде «Челубей». Друганом Челубея стал Серёга.

«Лёхи» часто прискакивали к нам к ночи.

– Водка нет? – с надеждой в голосе.

– Нет водка. Все пить давно бросили.

Эх, русский…

Если выпьют, то начинают свою любимую песню о Чингиз-хане.

– Вот при Чингиз-Хане мы Вас, русских в рабство угоняли.

– Так это ж когда было. Да и было ли. Сейчас-то Вы не на главных ролях.

– Да мы… да я. Я, знаешь, белке в глаз попадаю. Если захочу – все тут поляжете у костра, сверху с горы постреляю.

Факт, что он может, стреляют они отлично. Главное – у нас оружие найдут, мы сядем надолго, а им полагается, они же автохтоны, охотники, им на зверя ходить.

Большинство из них, впрочем, составляют отряды местных феодалов – владельцев маральников. Что такое маральник, а это большая территория гор, леса и ручьев, обнесенная забором, где у этих гуронов пасутся олени маралы. В какой-то момент года у маралов набухают и пульсируют кровью рога. Рога эти признаны целебными и цена за килограмм может быть и до трех тысяч долларов. Рога эти маральи – панты – покупают в Корее, в Китае, в Японии по-моему.

По Алтаю гоняют такие как у нас УАЗики, а в них сидит мрачная алтайская братва – дружина хозяина маральника. Я ж говорю, они как феодалы – хозяева, хозяин обычно это непьющий авторитетный мужик.

А дружина его вся как на подбор, корявая, кривоногая, некрасивая в полинялых камуфляжах, криворотые и косоглазые. Кроме того, что они похожи на гуронов, они ещё похожи на пиратов. Морды кирпича просят.

Впрочем, если ты знаком с ними какое-то время, то они – добрые ребята.

Есть и русские. Один жил у мутной реки, далеко от других людей. И вокруг него пни и ржавое железо разбросано. Железом занимался. Страшный срок за убийство отсидел и вот живёт у мутной реки и две страшных собаки у него бегают. А в реке той рыба плавает во множестве.

Маралье мясо нам гуроны, помню, стали продавать по какой-то смешной цене. 7 рублей за килограмм. А маралье мясо как диетическое, в марале жира почти нет. Время от времени бандиты закалывают «бычка», как они называют самцов, для своего употребления. Ну и нам доставалось. Шкуры также нам давали, им не нужны, короткая шерсть у марала бежевого такого цвета.

Иной раз к ведру маральего мяса кинут пару зайцев. Зайцы у них считались бросовое животное, как берёзки, которые сами заводятся на пустырях где сгорели благородные хвойные. Зайцами охотники не занимаются. Их ловят в силки алтайские дети, скорее из развлечения.

Зайцев на Алтае полно. Особенно к концу лета, жирные хорошо откормившиеся зайцы вдруг выпрыгивают из высокой травы, да такие крупные, толстозадые, что от их бега земля гудит.

В десятом часу утра позвонил дочери, поздравил с днем рождения. Сразу не дозвонился, какие-то щелчки, потом тёща звонит, но с другого номера. «На тебе дочку! Саша!»

Дочка моя звучит спокойно.

Обычно она звучит с бóльшим энтузиазмом.

– Поздравляю тебя, – говорю. – Я тебе купил микрофон и всё, что к нему полагается, чтобы петь. Усилитель там и всё прочее. Вернётесь в Москву, получишь.

– Спасибо, папа.

– Ты выросла?