На контакт он пошел легко, даже оживился, когда узнал, о чем я хочу поговорить. Сказал словно бы стеснительно:

– Знаете, товарищ подполковник, впервые в жизни такое случается – я об этом сбитом. Как бы даже и похвастать нечем. Никогда раньше такого не было… Что-то с ним было определенно не так…

– Что именно? – спросил я, чувствуя что-то вроде охотничьего азарта.

– Да понимаете… – сказал он охотно. – Задание было обычное: сорвать налет бомбардировщиков на китайские позиции. И началось все как обычно: мы вышли на них сверху, часть «Сейбров» кинулась нам наперерез, а часть осталась прикрывать – ну, ими и бомберами должна была заняться другая группа. Тут-то и случилось что-то непонятное. Разошлись мы на горизонталях, опять стали сближаться (он машинально, как это у летчиков водится, показал обеими руками виражи). Тут и началось… «Сейбра» стало мотать-швырять самым невероятным образом, как будто там сидел вдрызг пьяный или курсант в первом самостоятельном полете. Скорее пьяный вдребезину, но кто б его такого в полет выпустил? У американцев с этим тоже дисциплина дай бог. Закрутил «бочки» без всякой нужды, показалось даже, что вот-вот сорвется в штопор. Ну, а я… Что я? Это ж бой, тут некогда удивляться и раздумывать. Вдарил по нему из всего бортового. Чуточку напортачил – его так швыряло, что я его не достал, как хотел. Но фонарь я ему сбил. Он провалился вниз, как утюг, и я видел, как раскрылся парашют. И пошел туда, где ребята вовсю хлестались с американцами, или кто они там – у них же всякой твари по паре… Налет мы им сорвали, сбили пять бомберов и два истребителя, а остальные пошвыряли бомбы куда попало и припустили удирать. Ребята из второй группы еще один бомбардировщик сбили, а остальные ушли за черту, куда нам залетать настрого запрещалось. «Сейбр» упал на нашей территории, так что победу мне засчитали. Вот только победа получилась какая-то… нескладная, что ли. Его пацан мог из рогатки сбить – так его мотало, будто вдрызг пьяного по улице…

Он замолчал с видом человека, сказавшего всё, что от него хотели услышать, и добавить больше нечего. Подождал и спросил осторожно:

– А в чем там было дело, товарищ подполковник? Должно же быть какое-то объяснение… Ваши докопались? Или мне знать нельзя?

Убедительная деза, а говоря попросту, ложь у меня была приготовлена заранее, вот и пригодилась…

– Почему же, можете, – сказал я. – Все дело в химии. Помните, нам в Отечественную давали таблетки «Кола»? Усталость снимало, можно было долго не спать…

– Помню, конечно.

– Вот и здесь имело место нечто подобное. Американцы придумали какую-то хитрую фармакологию. По их замыслу, эти таблетки – или порошки, точно пока неизвестно – должны были повышать реакцию, обострять все чувства и тому подобное. Решили проверить в боевых условиях, на своих пилотах в роли подопытных кроликов. Только что-то, судя по тому, что вы только что рассказали, определенно сработало наперекосяк. Снадобье подействовало совершенно по-другому. Ну да вы сами видели, как оно подействовало на пилота.

– Ах, вот оно что… – сказал он с видом человека, разгадавшего затейливый кроссворд. – Теперь все ясно…

– Только никому ни словечка, – предупредил я.

– Конечно, товарищ подполковник, не первый год в армии.

На этом и распрощались. Я видел, что он полностью удовлетворен байкой о хитрых таблетках. Счастливец… Что до меня, тут все обстояло далеко не так благолепно. Так и осталось ощущение, что я стою перед запертой дверью и ключа к замку у меня нет. С одной стороны, то, что рассказал летчик, вроде бы и подтверждало рассказ капитана. С другой… При слове «колдовство» мне представлялась маленькая деревня в лесной глухомани, избы, заметенные снегом чуть ли не под самую крышу. И в одной, в уголке, бормочет что-то непонятное под нос старик с окладистой бородой и колючими глазами.

Примерно так. Я готов был допустить, что когда-то, в старые времена, колдуны все же существовали на белом свете. Люди, главным образом старые, рассказывали всякое, приходилось не раз слышать, хоть я и не давал этому особенной веры. Да и жена у меня – белоруска из Полесья, рассказывала кое-что и всерьез меня убеждала, что так и обстоит. Одним словом, что касается ранешнего колдовства – дело темное. Но чтобы сейчас, в середине двадцатого века, нашелся колдун, который с помощью какой-то магической веревочки с куриными костями и сушеными цветочками смог проделать такую штуку с современным реактивным истребителем? Категорически не совмещались у меня в сознании реактивный истребитель и колдовство…

Так что я постарался загнать все, что рассказал капитан, куда-то в дальний уголок сознания и не вспоминать больше об этом. Тем более что вполне подходящее объяснение нашлось. Все дело в наркотиках. Мы знали, что многие американцы, да и военные других стран, воевавшие против нас, втихомолку покуривают опиум. Там, по ту сторону, этого добра было хоть завались. Вот и капитан из этих, и то, что с ним произошло, – осложнение, что ли. Я не специалист и в наркотиках не разбираюсь совершенно, однако объяснение очень убедительное, вполне жизненное, насквозь материалистическое, и нет нужды припутывать колдовство. К специалистам по наркотикам я, конечно, обращаться не стал: у меня не было служебной необходимости, а заниматься самодеятельностью – благодарю покорно! Лучше уж будет постараться побыстрее эту историю забыть…

Что тут можно добавить? Капитана и точно завербовали. Я об этом узнал через две недели, на очередном совещании у начальства. Где и заработал скупую похвалу – начальник наш на похвалы был скуп, как, впрочем, и на разносы. В каждой успешной вербовке всегда была и капелька нашего труда, мы, помимо прочего, еще и, так сказать, рыхлили почву, а остальное было делом вербовщиков. Никаких подробностей начальник, конечно, не сообщал, но лично я не сомневаюсь, что на крючок его подцепили, использовав наживку по имени Мэри.

Но получилось так, что еще через неделю я узнал, как именно его переправили к своим. Представьте себе, из газет. Да-да, из газет, причем из советских – иностранные (которые мы читали регулярно, в первую очередь американские) упомянули об этом далеко не так шумно. А у наших был неплохой пропагандистский повод пошуметь. В качестве жеста доброй воли, гуманизма и всего такого прочего мы передали той стороне четырнадцать пленных, тех, что в ходе боевых действий получили увечья, несовместимые с дальнейшей службой в армии. Двенадцать американцев, англичанин и турок. Среди американцев был и капитан.

Ну что же, неплохо придумано. Устраивать завербованным «побег из плена» было бы чересчур топорно – на той стороне сидели отнюдь не те растяпы, которых порой показывают в кино. Сколько еще среди переданных было завербованных (а капитан, безусловно, был не уникум), я представления не имею – каждый у нас знал ровно столько, сколько ему полагалось знать…

Что вы говорите? Интересно было бы знать, что с ним было потом и чем все кончилось? А я, представьте себе, знаю. Так уж сложилось, что узнал через тридцать восемь лет от него самого. Ну, конечно, расскажу, тем более что во второй раз, в отличие от первого, не было ничегошеньки секретного. В следующий раз обязательно расскажу.