каждой из них, а я задаю вопросы, чтобы лучше понять, какой вклад эти отношения внесли в их жизнь и в их представления о себе.

Я узнаю, что о консультации договаривалась Паулина, предварительно заручившись согласием Дженни. Паулина снова подчеркивает, насколько замечательны их отношения и сколько они им обеим дают; но все же она обеспокоена тем, как сурово Дженни относится к себе; очень часто Дженни оказывается в отчаянии, из которого ее очень трудно вытащить, – и в результате и Дженни, и Паулина чувствуют себя выбитыми из колеи. Дженни подтверждает, что действительно, так дела и обстоят, и рассказывает мне, что Паулина замечательно поддерживает ее и делает все возможное, чтобы она в такие периоды чувствовала себя лучше. Последний раз, когда Дженни оказалась в отчаянии, Паулина почувствовала себя беспомощной и раздосадованной из-за собственной беспомощности —и предложила Дженни обратиться к терапевту в надежде на то, что найдутся другие способы справляться с подобными переживаниями. Дженни понравилась эта идея, и она согласилась.

Я спрашиваю Дженни, может ли она как-то назвать то, что она переживает. Она отвечает, что лучше всего подходит такое – «сомнения в себе». Это словосочетание открывает для нас возможность исследовать специфику ее опыта. Мы обнаруживаем, что сомнения в себе заставляют Дженни относиться к себе сурово, даже жестоко, что они разъедают ее уверенность в себе, лишают ее ощущения благополучия и вмешиваются в ее отношения с Паулиной и с другими значимыми людьми.

В ходе этого разговора я обращаюсь к обеим – и к Паулине и к Дженни, выясняя, как они понимают контекст: «Когда вы размышляете о природе этих сомнений, не возникает ли у вас ощущение, что есть какие-то конкретные силы, которые поддерживают ваши сомнения в себе, находятся с ними в союзе, придают им форму?» В ответ Дженни и Паулина поднимают тему гендерного неравенства и связанной с ним нетерпимости в обществе. Дженни также рассказывает о некоторых особенностях жизни в родительской семье.

Подумав, они сообщают мне, что, возможно, есть что-то еще. Они уже размышляли, как на их жизнь в культуре доминирующей гетеросексуальности влияет то, что они живут вместе; они уже изучали влияние своих семей и работали с этим, они все это «прорабатывали» (и это их страшно утомляло; и я не удивлен, «проработка» чего бы то ни было – дело действительно утомительное). Паулина и Дженни говорят, что хотят убедиться, что заглянули во все углы; они надеются, что в беседе со мной могут обнаружиться какие-то новые, прежде не исследованные направления. Они постарались максимально убедительно донести до меня, что у них действительно есть мощное противоядие против общественных стереотипов. Например, они играют активную роль в развитии женского поддерживающего сообщества – сильного и любящего, противостоящего воздействию предвзятого отношения на их жизнь.

Откликаясь на предложение Дженни и Паулины расширить территорию исследования, я спрашиваю, не будут ли они против, если я продолжу задавать вопросы о влиянии неуверенности в себе на жизнь Дженни и на их отношения друг с другом. «Да, пожалуйста». И я начинаю: «Что эта неуверенность говорит тебе о том, что ты за человек? Как она влияет на твое представление о себе как о личности? А на твои отношения и на твою жизнь в целом? Можешь ли ты мне рассказать подробнее, как это происходит?..»

Я узнал, что сомнения в себе убеждали Дженни, что она неадекватна как личность, и это касается разных областей жизни.

Что она недостаточно такая или чересчур этакая (недостаточно «индивидуализирована», недостаточно «сепарировалась» и т. п.). В общем, она находится на неправильном конце континуумов, таблиц и шкал – на той стороне, где «слияние», «отсутствие границ» и т. д. Сомнения в себе убеждали ее, что она мошенница, что у нее не получается быть Личностью (с большой буквы). Дженни рассказывала о своей жизни – подпорченной разнообразными провалами, ошибками и упущениями. Думая о себе в таком ключе, она начинала еще больше стараться стать адекватным человеком, который должен («Соберись, тряпка!») сдвинуться в нужную сторону шкалы, стать наконец-то Личностью, прибыть в то место, где она была бы аутентична той, кем она на самом деле является, «в полной мере стать собой». Дженни описывала эти усилия как «очень тяжелую работу». Когда я узнал об этих умственных и эмоциональных «силовых упражнениях», которым Дженни себя подвергала, мне показалось, что «тяжелая работа» – это еще мягко сказано.

Теперь у меня был список пробелов и упущений, за которые Дженни себя третировала. Кажется, я уже понял, к каким выводам она пришла в связи с этим, и как эти выводы влияют на ее жизнь вообще и на отношения с Паулиной в частности. Посмотрев на этот список, я подумал, что он не полон: ведь были и другие переживания, за которые Дженни могла бы начать себя ругать, но почему-то не стала этого делать.

Я спросил, можем ли мы поговорить об этом. Паулина сказала: «Ну конечно, как можно упустить такой шанс?» Дженни воскликнула: «Конечно! Кем я буду, если не воспользуюсь такой возможностью?»

«Ну, – сказал я, – не могла бы ты помочь мне понять, как так получилось, что какие-то свои поступки ты не стала интерпретировать как свидетельства своей «недостаточности», не стала впихивать их в континуум личностного развития или в таблицу достижений? Почему по отношению к ним ты отказалась от привычной тебе стратегии? И если эти проявления твоей жизни не означают неудачу, то что они означают?» И Дженни, и Паулина реагируют на мои слова с большим энтузиазмом.

Этот вопрос стал отправной точкой для насыщенного описания разных сфер жизни Дженни. Отвечая на него, мы смогли увидеть другие возможности – не оценочные. Мы подробно поговорили о тех целях, ценностях и убеждениях, которые противоречат привычным, глубоко встроенным в нормативные предписания о том, какой должна быть развитая Личность в современной западной культуре. Дженни удалось вырваться из-под гнета неуверенности в себе.

Дамьен

Дамьена направила ко мне Хелен, ведущий психолог агентства, в котором тот работал. Когда его взяли на работу, он был молодым специалистом; считалось, что как консультант он подает большие надежды. Однако прошло восемнадцать месяцев, и в компании стали беспокоиться, что надежды эти он как-то не оправдывает. Теперь его считают нерешительным, не очень хорошо владеющим собой – не дотягивающим до того уровня, который ожидался от него и как от сотрудника, и как от ролевой модели для работающих в этом агентстве волонтеров. Хелен считала, что все это лишь мелкая помеха, с которой легко разобраться, и как только это произойдет, Дамьен станет уверенным в себе полноправным