— Птицерухов удружил, — понимающе кивнул Моня. — Худо дело… А только и здесь тебе дольше оставаться нельзя.

— Почему?

— Друган дело говорит, — признал Шлёма, бухаясь на землю и прижимаясь к ней ухом. — Слышь, топоток? И пяти минут не пройдёт, как здесь бесовский дозор будет. Мы ж их охранника в зюзу завернули и в его же пушку голым задом сунули, а они такое дело нутром чуют! Ща мстить набегут…

— Мы-то отмашемся, а ты беги, казачок.

Явственную дрожь земли теперь уже ощутил и я. Не знаю, сколько бесов к нам несётся в том дозоре, да, судя по топоту, и знать не хочу. Парни правы, пора уносить отсюда ноги, а уж наверху как-нибудь сам разберусь…

— Беги, хорунжи-ый! — в один голос завопили Моня и Шлёма, разворачивая мортиру навстречу выбегающей из-за домов сотне… двум… полутысяче… мама!

Я бросился бежать так, что только пятки сверкали. Сзади раздался очень одинокий выстрел, и волна маленьких бесов с головой захлестнула прикрывающих мой отход упырей. Я даже не оборачивался, чего там интересного, тем более что топот за спиной не стихал ни на минуту.

— Гони чечена! Живьём брать, живьём! Окружай его, теплокровного, на всех хватит!!!

А куда я, собственно, мог удрать от них на открытой местности? Да никуда! Но в тот самый момент, когда в голову стукнулась первая мысль о том, что «развернусь, вытащу саблю, да и помру героем!», каменные стены расступились, земля под ногами вдруг стала прозрачной и я… рухнул прямиком в душистое сено на окраине нашего любимого села Калач на Дону!

Всё. Приехали. Оторвался от погони. А жить-то как хотелось, и как здорово, что жив!

Я опрокинулся на спину, лицом к вечернему небу, и сладко потянулся, как после долгого сна. Чудны же деяния Твои, Господи, какие только пути не ведут в Оборотный город и какими только дорогами судьба казачья меня оттуда не выводит! Вот ведь как можно из-под земли упасть, сквозь землю провалиться да на земле же и оказаться?!

— Понятия не имею, — сам себе сообщил я, зевнул, потянулся и призадумался.

До села мне, конечно, отсюда рукой подать, но я ж теперь для всех не я, а злой чечен с Кавказской линии. Интересно, прибьют меня наши до того, как я выскажусь перед дядей, и не пристрелит ли он меня собственноручно, потому как у него со шпионами разговор короткий? А кем, кроме шпиона или разбойника, могут признать вооружённого чеченца на тихой излучине Дона?!

Я даже Прохора о помощи просить не могу, он мне первый не поверит, да и не поверил уже. Придётся зарыться в сено и прятаться здесь до наступления темноты, а уж потом пытаться огородами пробраться до дядиной хаты, а там… Не знаю, что-нибудь придумаю. В конце концов, должен он меня понять, родня всё-таки! Пока тут перекантуюсь, не гонят вроде…

— Бабоньки, гляньте, грузин!

Нет, только не это-о… Снизу на меня дружно вытаращились четыре молодухи с граблями и вилами. Сейчас покличут мужиков и всей массой с божьей помощью крепко возьмут за одно место…

— А может, то армянин? Я вроде одного такого горбоносого по позапрошлогоднему августу видела, он на ярмарке фокусы показывал, водку в коньяк превращал. Легко эдак! Брал самогонку да немного краски и…

— Не, не армянин, у тех одёжа другая, и без оружия они да на баб охочи. Ужо небось нас бы всех обесчестил по три раза! А энтот вона и не смотрит, чё у Маньки подол задрался…

— Дык кто ж энто тогда?

Вот этот последний вопрос и стал началом моего конца. Образно выражаясь. Потому что на Дону о чеченских войнах знали не понаслышке, и какие бы дуры бабы ни были, но сообразить сообразили быстро.

— Так то чеченец… Люди-и!!! — хором взвыли все четверо.

Ну вот, начинается… Объяснять что-либо этому спевшемуся квартету было и глупо, и рискованно. Глупо, потому что они всё равно не услышат, а рискованно, потому что ещё пять минут такого ора, и я сам оглохну на месте. А глухим я Катеньке уж точно не нужен, если, конечно, нужен вообще. Потому как тогда наши долгожданные свидания будут выглядеть весьма комично. Она ко мне с нежными любезностями, а я — с вечными ответами невпопад. «Поцелуй меня, милый!» — «Спасибо, ноги я помыл, а воняет от сапог, дёгтем мазал, не хочешь, зоренька моя, ещё рыбки?» Брр…

— Мужики, гля, эта чурка с грязными сапогами на наше сено влезла!

На дороге с лёгким удивлением выстроились шестеро калачинских мужиков с вилами. Так, очевидно, я уж точно тут подзадержался. Хотя с мужиками хоть как-то можно попробовать договориться или напугать, иногда срабатывает. Я встал на верхушке стога в полный рост, вытащил бебут, зажал клинок зубами и, хрипло выдохнув «асса-а-а!», исполнил пару па зрелищной кабардинской лезгинки.

Крестьяне испуганно отшатнулись, мелко крестясь, но в этот яркий миг моей танцевальной славы на сцену вышла третья группа зрителей — наши казаки. Тот самый молодняк, что утром водил лошадей на Дон купаться. Незадачливый жених неверной Ласки и хозяин одноимённой кобылы углядел меня первым:

— Да тут басурман деревенский люд в полон захватил, кинжалом резать будет! А ну в нагайки его, хлопцы-ы!

Господи боже-е… Я кубарем слетел со стога и дал дёру в ритме всё той же лезгинки, поскольку прилипчивая вещь и сразу не отпускает. Вслед за мной, подобрав юбки, ринулись бабы, за ними, с вилами наперевес, расхрабрившиеся мужики, а уж следом развёрнутой лавой с полсотни босоногих станичников в белых рубахах и штанах с лампасами. Да если по моей спине эдакому стаду всего один разок и пробежаться, так уж пожалте хоронить в овраге как «неопознанное тело, христианского погребения не заслуживающее».

Но, как оптимистично утверждают мудрые историки прошлого, из каждого положения есть как минимум два выхода. Я мог свернуть налево и успеть добежать до окраины села, прилюдно убивать не будут. Ну, может быть, не будут. А могут запросто и… Либо гнуть вправо, уйти в рощу, оторваться от лошадей и спрятаться до темноты на кладбище. Или ещё можно…

— Таки да! Сюда, Илюшенька, шевелите нижними конечностями.

С крутого берега Дона мне яростно махала руками знакомая фигура старого еврея. И чёрт же меня дёрнул послушаться…

— Вы успели? Я с вас горжусь! Знаете, ой, в ваши годы я тоже весь был о-го-го, такой шустрый, шо мама боялась, как на мне горит обувь. Вы не поверите, но оно реально искрило и валил дым!

— Какого… ты меня сюда… — запыхавшись, возопил я. — Сейчас догонят и обоих… в колбасу, в капусту, в фарш… а скажут, так и было!

— Илюша, выровняйте дыхание. Здоровье превыше всего, а вы себе, не приведи боже, так можете что-нибудь надорвать, шо уже будет обидно. Таки одна наша общая знакомая по имени Катя, шоб я пьяный в тарантас плясал «Хава нагила» на вашей свадьбе, она дала вам полезную информацию на Птицерухова?

— Не дала!

— Шо, совсем? — не поверил чёрт. — Ни информации, ни… вообще?! На вид горячая девушка, один бюст по два центнера, а такое динамо… Кто бы подумал? Таки мои соболезнования…