Их принцип: помогать друг другу и уничтожать других. И тут слышен отголосок ясы. Этих воинственных и закаленных в издревле существовавших междоусобицах ордынцев можно было сплотить только одним способом. Если предоставить их самим себе, то они скоро примутся за старое – взаимное истребление в борьбе за богатства и за пастбища. Рыжеволосый Ха-Хан посеял ветер, и ему оставалось пожинать бурю.

Он это сознавал, он должен был это сознавать, судя по его следующим действиям. Он был плоть от плоти кочевников и знал, что единственным способом удержать их от того, чтобы они перегрызли друг другу горло, было повести их в поход на войну куда-либо еще. Он намеревался обуздать «бурю» и оградить от нее Гоби.

Хроника дает нам фрагмент о нем во время окончания торжеств по случаю курултая. Он стоял у подножия горы Делюн-булдак, под сенью которой был рожден, а над ним развевался его стяг – родовое знамя с девятью белыми хвостами яка. Он обратился к людям рода Борджигин и к вождям, присягнувшим ему на верность:

«Я хотел бы всех людей, кто в будущем разделит со мной удачи и потери, чья верность будет подобна чистому горному хрусталю, называть монголами. Я хотел бы, чтобы они получили власть над всем, что дышит на земле».

У него хватало воображения видеть это сборище необузданных натур объединенными в орду. Умных и загадочных уйгуров, дюжих кераитов, мужественных якка-монголов, свирепых татар, суровых меркитов – молчаливых и выносливых людей из снежной тундры, охотников за дичью – всех всадников Северной Азии предстояло собрать в единое гигантское племя с ним самим в качестве вождя.

Они уже объединялись когда-то, на короткое время, под властью гуннов, разорявших Китай до тех пор, пока не была воздвигнута Великая стена для защиты от их набегов. И Чингисхан нисколько не сомневался в своей способности повести их за собой.

Он представил им картину того, как они будут завоевывать незнакомые страны, но в то же время он приложил все свои силы к тому, чтобы мобилизовать эту новую орду. Он задействовал ясу.

Всякому воину орды запрещалось оставлять своих товарищей по «десятке». Или же другим воинам «десятки» бросать одного из своих раненых товарищей. Подобным же образом всякому ордынцу запрещалось покидать поле битвы прежде, чем с него вынесено знамя, или же отъезжать в сторону для грабежей прежде, чем на то будет дано разрешение командира отряда.

(Неистребимой склонности рядового бойца грабить при первой возможности соответствовало правило о том, что ордынцам предоставлялось право на все, что они добудут, без оглядки на их начальников.)

И наблюдательный «брат» Карпини авторитетно свидетельствует, что Чингисхан внес соответствующие дополнения в ясу, так как, по словам монаха, монголы «никогда не покидали поля боя, если знамя еще не было вынесено, и никогда не просили пощады, попав в плен, и не щадили живого врага».

Сама орда не была беспорядочным сборищем племен. Подобно римскому легиону она имела постоянную организацию – боевые единицы от «десятки» до «тумена» в 10 тысяч воинов, образующего дивизию, само собой разумеется кавалерийскую. Армиями командовали орхоны (урхан), маршалы хана, такие, как верный Субедей, старый и опытный Мухули, горячий Джебе-ноян и другие испытанные сподвижники Чингиса. Всего их было одиннадцать.

Оружие орды, по крайней мере копья, тяжелое оружие и щиты, хранилось в арсенале под надзором специальных стражников, которые за ним ухаживали и его чистили. Так продолжалось до тех пор, пока воины не призывались в поход, и тогда им раздавалось оружие, которое осматривали и проверяли гуркханы. Предусмотрительный монгол не хотел, чтобы несколько сот тысяч вооруженных с ног до головы человек свободно разъезжали по равнинам и горам на территории в миллион квадратных миль.

Чтобы давать выход энергии орды, яса предписывала в зимний период – от первого снежного покрова и до появления первой травы – устраивать большую охоту: загонять антилоп, оленей и быстроногих, диких ослов.

Весной он объявлял проведение собраний, и все высшие начальники должны были на них присутствовать. «Тех, кто вместо того, чтобы прийти ко мне и услышать мои указания, останутся в своих жилищах, ожидает судьба камня, брошенного в водную глубь, или стрелы, пущенной в заросли бамбука, – они исчезнут без следа».

Нет сомнения в том, что Чингисхан был хорошо знаком с традицией предков и извлек для себя выгоду от существования этих обычаев; однако создание орды как постоянной военной организации было его рук делом. Яса регулировала ее жизнь и была неотделима от нее благодаря «кнуту» непререкаемого авторитета хана. Чингисхан имел в своем распоряжении новую военную машину, дисциплинировавшую людскую массу, в виде тяжелой конницы, способной к быстрым действиям на любой местности. До этого древние персы и парфяне, пожалуй, обладали столь же многочисленной кавалерией, однако им недоставало умения монголов уничтожать, используя свои луки и бесстрашие дикарей.

В своей орде он видел оружие, способное подвергнуть опустошению огромную территорию, если им правильно управлять и уметь сдерживать. И он был полон решимости продемонстрировать его Китаю, древней и несокрушимой империи за Великой стеной.

За Великой стеной все происходило совершенно по-другому, чем в Северной Азии. Здесь существовала цивилизация, которой было пять тысяч лет, с письменными свидетельствами о ней за последние тридцать столетий. И здесь жили люди, проводившие свою жизнь как в медитациях, так и в сражениях.

Когда-то предки этих людей были кочевниками. Они проводили всю жизнь в седле и были искусными лучниками. Но за три тысячи лет, вместо того чтобы мигрировать, они построили города и сделали, по-видимому, и многое другое. Их численность возросла неимоверно, а когда число людей возрастает и им становится тесно, они воздвигают стены. И происходит деление людей на различные классы.

В отличие от жителей Гоби люди за Великой стеной были рабами и крестьянами, учеными, солдатами и нищими, чиновниками, дворянами и князьями. Непременно у них был император, Сын Неба, T’ien tsi, и суд, Облака Неба.

В 1210 году – году Овцы по календарю двенадцати зверей – на троне был представитель династии Цзинь, Золотой династии. Его двор располагался в Яньцзине, близ того места, где находится современный Пекин.

Китай был подобен престарелой женщине, погруженной в медитацию, облаченной, пожалуй, в слишком роскошные одежды, окруженной множеством спящих детей, за которыми не очень присматривают. Над головами его (Китая) высших чиновников носили зонты. На входе в жилища китайцев ширмы ограждали их от назойливых бродяг. Там почитали церемонии и оттачивали их до совершенства.

Варвары – кара-китаи и чжурджени – пришли туда с севера столетием ранее. Они растворились в огромной людской массе за Великой стеной. Со временем они переняли обычаи Китая, носили его традиционную одежду и следовали его церемониям. В городах Китая были пруды для приятного времяпрепровождения и баржи-кафе, где можно было посидеть за бутылкой рисового вина, слушая перезвоны серебряных колокольчиков в руках женщин. На этих баржах, под черепичной крышей на манер пагод, можно было медленно плыть и слышать призывные звуки гонга, доносящиеся из какого-нибудь храма. Эти люди изучали книги, написанные на бамбуке в глубокой древности, и обсуждали друг с другом, во время продолжительных праздников, золотые времена династии Тан. Они были цзиньцами, слугами сидящего на троне императора, и следовали традиции, которая учила их, что в служении династии – наивысший долг. И даже при всем этом эти схоласты могли, как и во времена учителя Куна[2], выкрикивать в сторону императорского кортежа, когда тот с придворными следовал мимо них: «Смотрите-ка, вон впереди у них страсть, а добродетель плетется в хвосте».