Бородач засопел носом, зарыл его во всклокоченную бороду. Двери в спальню были распахнуты настежь, в проеме маячили дородная тетка, которая недавно голосила среди сундуков, а также не менее дородные парень моих лет и весьма ядреная девчонка. Грудь и бедра ее буквально рвали по швам темно-синий летник.[7]Все трое напряженно следили за разговором.

Бородач засопел еще явственнее.

— И теперь чего — все? — хлюпнул он носом.

— Что — все? — Некромант был само терпение.

— Ну все? Ничего уже нельзя сделать?

— Нет. — Мэтр кивнул головой и спокойно загасил свечу, убирая ее в суму. — Поздно спохватились. А чего целителя не позвали?

— Так это… ну… — Бородач выразительно скрипнул зубами. — Не успели…

— Ну ясен пень, — философски пожал плечами мой начальник.

— А вы точно того… ничего сделать не можете?

— В каком это смысле? — Уже направлявшийся к дверям мэтр Куббик остановился. — Воскресить вашего отца? Поздно! Да и не имеет это смысла. Организм изношен, аура и без того истрепанная. Болячка на болячке… Нет, здесь я ничем не смог бы помочь!

Ростовщик вдруг всхлипнул.

— Батюшка! — взвыл он. — Да как же мы без тебя-то теперь? Как же мы жить-то будем? Ведь по миру пойдем без родителя-благодетеля! Ой, да за что же нам такое наказание-то? Да за какие такие грехи-то тяжкие? Ну мы-то ладно, свое вроде как пожили, а детей-то за что? Ведь чада малые, неразумные-е!

Супруга старательно подвывала ему, размазывая слезы по щекам и причитая во весь голос. «Чада малые» (у парня кулаки были размером с мою голову!) тоже горевали, правда, не так отчаянно.

Еще минутку послушав этот вселенский плач, мой начальник стал пробираться к выходу, но был остановлен все еще всхлипывающим бородачом. Его супруга заняла позицию с другой стороны.

— А может, того… ну… чего-нито сделать все-таки можно?

— Я уже сказал, что…

— Да не про то речь! Ну… батюшка мой… того… как помер, — понукаемый красноречивыми взглядами супруги, бородач заговорил решительнее, — так и не сказал, где он кубышку свою запрятал. Мы уж весь дом перерыли — ничего не нашли. Ведь у него триста золотников на черный день было собрано!

Я присвистнул. Шутка ли — целых три сотни! Мне два года можно было учиться на эти деньги в Колледже, да еще оставалось бы на то, чтобы питаться в лучших трактирах столицы и снимать жилье в центре!

— И вы хотите, чтобы я поднял труп вашего отца и он указал, где спрятал золото? — прозорливо предположил некромант.

— Мы не хотим — мы этого требуем! — вылезла вперед тетка, локтями расталкивая домочадцев, встала перед мэтром Куббиком и уперла кулаки в бока. — Это наши деньги! Мы — наследники! У меня дочка на выданье и сына женить надо! Это вон детское приданое! Негоже детей обкрадывать!

«Дети» выразительно хлопали глазами.

— Требовать в ратуше будете, — спокойно произнес мой начальник. — Раньше надо было беспокоиться!

— А теперь чего, поздно уже?

— Да, — кивнул некромант. — Аура сильно расслоилась, собрать ее заново и заштопать практически невозможно. Тело тоже тронуто тлением — на такой-то жаре! — Он выразительно поморщился и помахал ладонью перед носом. — Как вы вонь терпите? Ну мне-то по профессии положено, а вам этими ароматами дышать… В общем, даже если я и сотворю кадавра,[8]толку от него не будет никакого. Душа давно покинула тело, и оно уже не помнит, где и что прятало.

Ростовщик и его жена переглянулись.

— Что же, мы без денег остались? — протянул бородач.

— Выходит, остались. — Некромант раздвинул их плечом и прошел прочь. — Где можно вымыть руки?

— Но это же невозможно. — Бородач рванулся следом. — Вы обязаны…

— Что? — Мэтр бросил на него взгляд через плечо. — Кому я тут обязан?!

Я стоял с другой стороны и не видел, какое у моего начальника в этот момент стало лицо, но ростовщик внезапно отшатнулся и налетел на жену, мигом переключив свое внимание и чувства на нее.

— А все ты! — напустился он на супругу. — «Сами справимся», «сами отыщем»! Сэкономить захотела?.. Вот и сэкономила! Шиш тебе теперь, а не приданое Ташке!

— Погодите. — Супруга ринулась догонять некроманта. — А может, вам денег дать?

— Дура, — энергично высказался ростовщик, — опомнилась! С этого надо было начинать! Вы сколько хотите? Десять… э-э… пятнадцать золотников?

— Сам дурак! — не осталась в долгу его жена. — А половину им отдать не хочешь?

— Да хоть бы и половину! — тоже разозлился тот. — С паршивой отцы хоть шерсти клок! Ну батюшка, ну удружил! Знал бы, что так нам подгадит, давно бы подушкой придушил!

Пока «убитые горем родственники покойного» переругивались, мы с мэтром Куббиком спокойно прошли через разоренные поспешным обыском комнаты и вышли в просторные сени. Прислуга провожала нас затравленно-внимательными взглядами. И кое-кто слегка побледнел, когда мой начальник спокойно ополоснул руки в первой попавшейся кадушке.

— Э-эй, господин некромант! — Голос ростовщика догнал нас уже на дворе. — А сколько вы хотите? Может, правда половину…

— Нисколько! — отрезал мэтр Куббик, отвязывая от калитки своего жеребца. — Я уже сказал, что двухдневной выдержки труп не в состоянии вам ничего показать! К свежему надо было вызывать, пока он еще не остыл до конца!

Я открыл и закрыл рот. Вообще-то мой начальник врал: хороших результатов можно добиться от трупа трех- и даже девятидневной «выдержки». Если эта кубышка была для него так дорога, он может как-то намекнуть, где она находится. Случайным движением, например. Память тела никуда ведь не делась. Нормально передвигаться и тем более разговаривать он будет с превеликим трудом, но пальцем-то ткнуть в состоянии!.. И в ауре тоже можно попытаться кое-что прочитать. Я сосредоточился и вспомнил, что отдельные «нити» слагались в нечто, отдаленно напоминающее… Ну да!

— Печка!

Наверное, я сказал это слишком громко, потому что на меня внимательно посмотрели все: мэтр, ростовщик, его жена, пара случившихся тут же слуг. Даже лошади и те подозрительно насторожили уши.

— Что?

— Мэтр, вы, наверное, не заметили, — заговорил я, — но в остатках ауры можно было уловить нечто похожее на печку, и… я подумал, что…

Продолжать не пришлось. Ростовщик с воплем исчез в доме. Вслед за ним туда же ринулась его супруга. Изнутри послышались грохот заслонки, шум, сдавленные крики: «Куда прешь, дура?» и «Принесите кто-нибудь лом!»