Проходя мимо лотка пирожника, Вандиен употребил один из своих медяков, приобретя большую темную ковригу. Вообще-то он предпочел бы зеленоватую т'черийскую плюшку, но знал, что зернового хлеба ему хватит дольше. Широкие плоские лапы упряжных скилий вздымали невероятные тучи уличной пыли. Вандиен предпринял несколько попыток побудить их пойти хотя бы трусцой, но потерпел неудачу и был вынужден смириться с неспешным прогулочным шагом. Оставив бесплодную борьбу со скильями, он обратился мыслью к Обманной Гавани и к тому, что его там ожидало. Даже таким ходом они туда уж за четыре-то дня доберутся. Хватит времени и оглядеться вокруг, и сундук выудить попытаться…

А что если он вдруг выиграет? От ужаса и восторга перехватило дыхание. Рассердившись на себя самого, Вандиен раздраженно поскреб шрам на лице. Шрам был жестким на ощупь и мало что чувствовал. И что за бредовая идея – избавиться от него?.. Может, он сделал глупость, поверив обещанию Зролан?.. Да, да, именно так! – подсказывал страх. Вот потому-то ты и не сказал Ки, что тебе посулили помимо денег. Ты сам постыдился сознаться, какую надежду в тебе пробудили… Вандиен содрогнулся, представив себе, как приняла бы эту новость Ки… спасая которую он и заработал этот рубец. Вандиен погрузился в мрачные размышления, шагая следом за неспешно бредущими скильями.

И все же… все же не таков был Вандиен, чтобы надежда, пусть несбыточная и отчаянная, надолго уступила место сомнениям. Только вообразить, как он вдруг предстанет перед Ки с чистым, гладким лицом, как она изумится и обрадуется! Он был совершенно уверен: если бы он упомянул ей об этом, она обязательно отправилась бы с ним в Обманную Гавань. Бросила бы все дела, чтобы помочь ему вытащить на свет сундук с реликвией Заклинательниц. Вот потому-то, с непостижимой логикой сказал себе Вандиен, я от нее и скрыл. Еще не хватало, переламывать ее волю с помощью столь низких уловок. Нет, он не потерпел бы, чтобы она жалела его или чувствовала себя виноватой. То, что существовало между ними, могло существовать лишь на свободе. Вот если Ки придет сама, по своей доброй воле, – он встретит ее с радостью. В одиночку справиться с успехом не легче, чем с поражением. Всегда хорошо, если друг рядом!

Косые лучи неяркого осеннего солнца золотили проселок.

– Это у них называется дорогой!.. – фыркнула Ки себе под нос, разглядывая две неглубокие колеи, тянувшиеся вдаль через лес. Между колеями успели вырасти кустики, царапавшие днище фургона. Вдоль так называемой дороги росли белоствольные березы, медленно ронявшие наземь желтые листья. Березы перемежались тополями и кучками ив. Попадавшиеся изредка деревья-арфы молча и неподвижно стояли в послеполуденном тепле безветренного осеннего дня. Расслабленно откинувшись к дверце кабинки, Ки вдыхала запахи леса. Пахло мхом и палой листвой. Ки чувствовала себя богатой и к тому же никуда не спешила.

И все же, когда она поглядывала на неспешно шагавших тяжеловозов, совесть чуть-чуть ее беспокоила. И доставка груза к сроку была здесь ни при чем. Даже если нынче она пораньше остановится на ночевку, завтра ей с запасом хватит времени на все дела.

Вандиен. Он ни на чем не настаивал, но она знала, как он обрадуется, если она поспеет к нему в Обманную Гавань. Что ж, она с радостью приехала бы его выручать, приехала бы со всей возможной быстротой… если бы предприятие, в которое его угораздило ввязаться, не было таким беспросветно дурацким. Ки прикусила губу, глядя, как размеренно перекатываются мышцы на двух необъятных серых спинах, двигавшихся перед ней. Ум ее между тем озабоченно подсчитывал дни: вот уже шесть суток, как Вандиен отбыл в Обманную Гавань. Наверное, он уже там, если только удача не изменила ему окончательно. Что до самой Ки, то даже черепашьим шагом она всяко поспевала в Горькухи к вечеру следующего дня, как раз четвертого в ее путешествии.

Была, впрочем, и другая возможность. Немножко пошевелить коней и прикатить в Горькухи еще до полуночи. Благо, Горькухи не какая-нибудь крепость со стеной и воротами, а разросшееся земледельческое поселение. Ни тебе ворот, ни стражи при них, останавливать некому. Да, она вполне могла именно так и сделать. А потом рвануть в Обманную Гавань. Полтора дня – и она там. Успеет к его сроку, да еще и время останется. Другое дело, на кой хрен все это ей нужно?.. Сам влип в историю, сам пускай и выпутывается. Чего это ради она сидит тут и взвешивает всякие возможности, словно кто ее обязал его выручать?.. На кого, интересно, он рассчитывал все эти годы, пока с нею не познакомился? Только на себя самого. Вот и пускай сам разбирается. Небось не будет в следующий раз так вольничать с ее упряжкой и фургоном. Попотеет немножко, только на пользу пойдет…

Озабоченное выражение на лице Ки сменила кривая усмешка. Да, пускай попыхтит. Она подъедет туда к нему денек этак на одиннадцатый, когда он ей на шею готов будет прыгнуть. Такому, как он, задиристому петушку не помешает разок вымочить перышки.

Ки потянула носом, принюхиваясь. Потом поднялась на сиденье во весь рост. Стройное, худенькое тело покачивалось в такт движениям фургона, переваливавшегося на ухабах: Ки потягивалась, разминая онемевшие от долгого сиденья мышцы. Зеленые глаза щурились, пытаясь рассмотреть сквозь чащу, что там, впереди. Дорога состояла из сплошных поворотов, не больно присмотришься. Река еще не показалась, но Ки чувствовала ее близость по влажному запаху в воздухе. И еще по тому, как оживились и насторожили уши серые кони. Ки привычно посмотрела на солнце, потом безразлично пожала плечами. Решено: она выедет к реке и там заночует. Горькухи никуда от нее не убегут. Она остановится пораньше и пустит лошадей попастись, а сама как следует вымоется. И Ки вновь устроилась на сиденье, подумав о том, как славно будет опять ощутить себя чистой.

По мере приближения к реке деревья стали редеть, уступая место широкому заливному лугу, окаймленному кустарником. Сухие сучья и мусор, запутавшийся в траве, указывали границы весенних разливов реки. Осень раскрасила луговую траву во все оттенки желтых и бурых цветов. Ки свернула с проселка и поехала вдоль реки; Высокие колеса хрустели подсохшими стоячими стеблями. Тяжеловозы мотали огромными головами: тянуть стало труднее, и им это не нравилось. Ки, однако, не давала им поблажки, пока не обнаружила то, что искала: уютную, огражденную кустами полянку прямо на берегу. Здесь были и трава для коней, и обширная мелководная заводь, в которой можно выкупаться.

Послеполуденное солнце еще пригревало косыми лучами, когда она кончила распрягать серых и пустила пастись. Степенный, уравновешенный Сигмунд принялся щипать и пережевывать жесткую пищу, Сигурд же для начала опрокинулся на спину и начал валяться, блаженно почесываясь о колючие кочки. Ки невольно улыбнулась. Ей не приходилось бояться, что серые куда-нибудь денутся. Они не ведают другого дома, кроме своего фургона, и даже без привязи далеко не уйдут.

Устройство стоянки не отняло много времени. Для начала Ки проверила груз, подергав крепежные веревки: не ослабли ли они и не перетерлись ли после целого дня тряски? Нет, все было в порядке. Остаток дня и весь вечер принадлежали ей безраздельно.

Вновь забравшись на фургонное сиденье, Ки отодвинула в сторону дверцу кабинки. Глаза не сразу привыкли к относительным потемкам там, внутри. Маленькое окошко была забрано ставнями, так что внутрь проникали лишь слабенькие лучики света. Ки отвернула четыре задвижки, запиравшие ставню, и откинула деревянную створку. В открытый проем сейчас же ворвался речной ветерок. Зима была не за горами; Ки подумала о том, что надо будет купить кусочек промасленной кожи и затянуть им окно. Такая кожа худо-бедно пропускает свет, а от сквозняков все-таки защищает. Можно было бы вставить и стекло, но стекло стоило слишком дорого и к тому же могло не выдержать напряжения, ведь во время движения каждая доска и планка фургона ходила ходуном… Ладно, сказала себе Ки. Беспокоиться об этом будем потом.