Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воины прошли подлесок, бережно ступая по кочкам: в темноте можно было запросто переломать ноги, и затерялись среди кустарников и деревьев.
— Чёрт! — вырвалось у Ганса, когда тот поскользнулся на мокрой от росы траве.
— Шшш! — Ралл легко подхватил долговязого парня и развернул лицом к себе. — Шшш, служка. Ночь не любит шума.
Белингтор дернулся как в ознобе. Не нравился ему этот Ралл. Появился полгода назад в Эллисдоре не пойми откуда. Знал много из того, что простому головорезу невдомёк. Вид имел жуткий, хотя и мог считаться красавчиком, кабы не большие и жуткие пронзительно чёрные глаза. Да и с головой дружил явно условно — это Черсо понял о нём быстро. Фестер, да упокой Хранитель его душу, уж на что был безумным истязателем, но сердце имел доброе. Ралл Тень же, казалось, был соткан из тьмы и мрака и поклонялся какому-то собственноручно придуманному культу. Но дело своё знал как никто — и потому Веззам ценил и привечал ублюдка.
Белингтор же не стыдился признать, что боялся этого полоумного, и старался держаться от него как можно дальше. Ибо страшнее такого врага мог быть лишь подобный друг.
— Ночь хочет жертву, — поговорил Ралл, привалившись к дереву. — Я дам ей жертву, и она благословит меня.
— Ты лучше Эккехардов высматривай.
— Высматривает пусть Служка, он глазастый. А я их буду убивать.
Веззам жестом велел всем заткнуться.
— Отставить. Эккехарда брать живым. Лучше старшего.
Тень оживился:
— А сына убить можно? Мне нужна жертва.
— Без отца он и так долго не протянет, — ответил Первый. — Ганс, видишь что-нибудь?
— Да. Вон их шатёр, с золочёным флюгером.
— Боже, кто придумал поставить на флюгер петуха в короне? Петуха! В короне! — прыснул Черсо. — И наверняка местечко хорошо охраняется.
— Не так хорошо, как им кажется, — криво усмехнулся Ралл. — Ждите здесь. Скоро вернусь.
Тень растворился меж деревьев, словно и правда был чёрным дымом. Черсо подавил желание осенить себя каким-нибудь священным знаком. Переглянувшись с Гансом, он понял, что слуга испытывал схожие чувства по отношению к лазутчику.
— Куда он опять попёрся? — проворчал Белингтор.
— На разведку.
— Уж надеюсь. Держал бы ты его на привязи, командир.
— Заткнись и жди, певун.
Ждали прилично. За это время Белингтору мучительно захотелось отлить — сказывался долгий путь по холодной воде, но покидать пост было не положено.
Наконец со стороны лагеря зашевелились ветви, бойцы по привычке похвасталось за оружие.
— Тихо, свои, — прошелестел Ралл. — Тыкалки уберите, я кое-что принёс.
Он аккуратно разложил на земле ворох цветастых тряпок.
— Это ещё что?
— Опознавательные знаки армии Эккехарда. Наматывают на рукава и так узнают друг друга. В остальном солдатня одета в такие же лохмотья, как и мы. Никакого эстетического единения.
Белингтор едва не поперхнулся, услышав последнюю фразу. Непрост был этот Ралл, ой непрост. Или сам из знати, или крутился слишком близко к аристократам. Ибо простое отребье так не разговаривало.
— Разбирайте, надевайте — и выходим, — скомандовал Первый и вопросительно взглянул на лазутчика. — Часового снял?
Тень осклабился.
— Обижаешь, командир. Всё готово. — Он обернулся к Черсо. — Ухай, совушка.
Белингтор наспех намотал кусок тряпки на руку и, выпрямившись, издал несколько звуков неясыти.
— Теперь ждём. Лишь бы слух у Тэма был так же остер, как глаза.
— Глядите! — Ганс ткнул пальцем на двигавшуюся точку на краю неба. Огонёк описал идеальную дугу и упал аккурат на крышу шатра.
— Хорош, бесов сын! — восхитился Ганс.
Следом появился ещё огонёк, но упал уже в другой стороне лагеря. А за ним ещё. И ещё. На шестом Черсо начал беспокоиться о парне и вновь тревожно ухнул совой, намекая Тэму, что пора уходить.
Но огни все продолжали лететь, правда, уже по другой траектории.
— Он сейчас спалит им половину лагеря.
— Тэм отошёл слишком далеко от убежища, — забеспокоился Черсо. — Может не успеть…
— Справится, — оборвал Веззам и откинул косу за спину. — Выходим. Шустрее! Времени мало.
Тень уже ждал их на краю леса и по-скоморошьи поклонился:
— Всё готово, господа. Нам туда, — он указал на шатёр с золотым флюгером на основной опоре.
К частоколу была приставлены лестница. Ралл взлетел по ней и через несколько мгновений отворил ворота. Воины тихо, как кошки, пробрались сквозь приоткрытые створки.
В лагере царила суматоха. Несколько шатров сгорело, с десяток были охвачены огнём, отчаянно ржали лошади, испуганно квохтали курицы. Ошалевшие люди носились по всем проходам и выстраивались в цепочки от реки к лагерю, чтобы передавать вёдра с водой для тушения.
— Чего встали, олухи? — раздалось за спиной Черсо. — Бегом тушить, пока здесь всё не превратилась в золу! Иначе я вам сам Арзиматово пекло устрою при жизни.
— Есть, командир! — отчеканил певун и для виду направился к пожарищу.
Спрятавшийся между палаток Веззам жестом показал, чтобы Белингтор шёл к главному шатру и остался сторожить вход.
Пробираться сквозь паникующих оказалось несложно, но Белингтор задумался, как выбираться отсюда обратно в лес — рисков было больше.
Дойдя до шатра, Ралл сделал надрез в ткани и поманил к себе Ганса.
— Какого брать? — беззвучно спросил он.
Ганс прищурился, подвинулся поближе и отодвинулся от палатки, зажав рукой дыру.
— Самый старый и богато одетый. Это лорд Ламонт. Сына его, Фридриха, там не вижу. В шатре всего трое.
Ралл кивнул.
— Стой здесь, Служка.
— Ага.
Ралл и Веззам обменялись долгими взглядами, а затем одновременно ворвались в палатку. Черсо отвернулся и уставился на проход к палатке: не на что было смотреть там внутри: кровь, смерть и долг. Ганс же, казалось, впервые был свидетелем убийства и застыл как вкопанный. До Черсо донеслись крики, лязг оружия. Но его это уже давно не трогало. Зачерствел.
— Ты кто такой? — наёмник вздрогнул, услышав голос сбоку.
— Охраняю.
— Я ставил охранять не тебя.
Черсо уставился на подошедшего. Светлые волосы, тонкие, явно аристократические черты лица, надменная рожа…
— Ваша светлость! — поспешил вмешаться Ганс. — Лорд Фридрих, простите. Ваш отец распорядился отправить всех, кого возможно, на тушение.
Черсо на миг растерялся. Фридрих Эккехард приблизился, внимательно вгляделся в лицо Ганса и нахмурился:
— Допустим. Но что, мать