ей двести двадцать вольт подключили. Я закашлялась, отмахиваясь от рванувшего ко мне пылевого облака. Нет, реально, это сколько она на полу провалялась, чтобы так завшиветь, то есть запылиться? И только потом до меня дошло, что веревка банально ржет! Хотя смехом это назвать сложно, потому как тряслась она по всей длине.

— Не смешно.

Я чихнула, потом еще раз. Веревка отодвинулась.

«Не люблю воду», — заявила она, намекая на разлетающиеся от меня — и ведь ладонью прикрылась — слюни. Я стиснула зубы, зверея от наглости всяких там нитяных.

«Ладно, — милостиво согласилась ее пыльное величество, — спрашивай. Языком потом займемся, раз уж тебя угораздило оказаться неместной. — И посетовала: — Гнилой мир, дурные люди».

Я сама была не в восторге от этой гнилости — вспомнился Чиполлино, — но мой мир тоже не подарок, а для свободы выбора места жительства нужно очень много денег, а также информация, знание законов, ну и желательно какая-нибудь поддержка.

Что было у меня сейчас? Поддержка? Моральная разве что. Нет, свобода выбора есть всегда, и между продолжением борьбы и смертью со сложенными на груди лапками я выберу борьбу.

— Расскажи об этом мире.

Веревка изогнулась, приняв вид Роденовского мыслителя.

«Гнилье», — оповестили меня.

«Дрянное», — добавили подробностей, и я поняла, что пора переходить к конкретным вопросам, ибо веревка местный мир ненавидела люто. Ну еще бы... Столько времени на полу в пыли проваляться, тут у кого хочешь характер испортится.

— Что это за город?

«О! — оживилась любительница пыльных полов. — Когда-то он был обычным, не очень грязным, хм, где-то даже богатым. Дом видишь?»

Я кивнула.

«То-то же», — гордо проговорила веревка, точно служанка, расхваливающая господский дом: а у нас еще половички вязаные на полу есть.

«И были у города божественные покровители: Айсхат Огненный, его жена, Лирана Милосердная, и их дети, Ночь и День».

Веревка встряхнулась, я уже на автомате отшатнулась, задерживая дыхание.

«И по божественной воле открывались пути в другие миры».

Я вскинула брови: что, простите?

«Порталы после ритуалов открывались, — раздраженно пояснила веревка, — знаешь, торговля там, обмен, делегации и прочая ерунда двуногих».

Кивнула. Ну да. Ерунда, на которой держится благополучие многих граждан и основа власти. Казну-то надо пополнять, а пошлины — один из источников дохода.

«Но эти глупцы решили прекратить богам служить да порталы лишь по их воле открывать. Сами захотели. Ну и начали строить, хм, собственный портал».

Нормальное такое стремление к самостоятельности. Ведь ритуал — это не просто слова. Это еще и делать что-то надо. Свечку там зажечь, поклоны отбить, помолиться душой, что тоже труд. А здесь? Боги могли и жертву требовать. Человеческую. Так что местных я никоим образом не осуждаю, но, похоже, у бедолаг ничего не вышло. Революции против богов заканчиваются плохо: тут не со своими воевать.

«Боги осерчали, и швах этот, что успели возвести в центре города, уничтожили».

С центром они, конечно, погорячились. Надо было где-то в сторонке, подальше, строить, чтобы минимизировать риски.

«Рвануло та-а-ак... — Веревка закачалась, в шипящем голосе зазвучало наслаждение, меня аж передернуло. — Что треснула оболочка мира».

Ох, апокалипсис местного масштаба.

«И поменялись куски местами. Четыре туда ушло, четыре сюда пришло. Был Айсвал, стал просто Город, потому как не смогли договориться, и каждый называет его по-своему».

Н-да, наказали так наказали. Причем сразу и своих и пришлых.

— Погоди, а местных вообще не осталось?

«Осталось. Вначале много было, а потом пришлые объединились и уничтожили бо́льшую часть. Ты же трущобница, должна про серую зону знать».

Что значит трущобница?

— Бывшая, — процедила.

У меня и дом есть, и семья.

Однако следы прежнего города я видела лишь здесь, а в трущобах такое чувство, что в чистом поле строили. Озвучила свои сомнения.

«Так жилище уничтожают вместе с обитателями. Слышала: мой дом — моя сила? Хотя откуда тебе знать». — И передо мной покачались с откровенной жалостью.

А я... Сидела и переваривала суровость местных зачисток. Вместе с обитателями.

— А этот почему цел? — обвела рукой вокруг.

«Загородный он, потому и уцелел, — просветила меня веревка, — знать тут временами жила, после уже синие на свободные места селиться стали».

— Синие? — переспросила глухо, голос отказывал после вываленных на меня новостей. Это не история мира, а триллер какой-то.

«Синие, белые, зеленые и красные. И не спрашивай почему, — опередила мой вопрос веревка, — хлябь знает откуда они эти цвета взяли».

Понятно, что кому-то нет дела до человеческой глупости. Зато теперь понятна разношерстность серой зоны и ворота для белых... гм, в смысле, для жителей с пропиской... ведущие в Город, куда нам с бабулей вход воспрещен.

Мы поселились в пригороде, который вроде как и к синим относится, но при этом вне городской стены. Город ведь, как и любое поселение, растет.

— А стены как давно возвели?

С воротами и пропускной системой.

«Так почти сразу. Сначала от местных, а потом друг от друга отгораживаться начали».

Ну да... Построить общий дом не вышло. Местные-то, понятно дело, офигели, когда им на головы буквально четыре куска чужих миров вывалились, а ведь каждый хотел не просто выжить, а жить так, как жил до перемещения. Страшно представить, какая бойня тут была. Интересно, из местных кто-то остался? Или вот эта веревочка — последний «представитель»?

После уже пошла грызня меж собой, потому как не бывает дружбы между государствами. Есть те, кто сверху, и те, кто снизу. Или равные, но со взаимными интересами. А тут, похоже, серьезные ребята подобрались.

Что же, теперь я поняла, что с местной властью, вне зависимости от ее цвета, мне иметь дело не хочется, потому как ни паспорта, ни прописки, ни ВНЖ, ни капитала у меня нет.

«Ну-с-с, — веревка с предвкушением свернулась