все подряд – и следственную деятельность, и оперативную работу. И только на практических занятиях становится понятно, у кого какие способности. Тебе самому что нравится?

– Ну, – немного обескураженно протянул Борис, – наверное, все-таки полевая работа… с бумагами я как-то не очень.

– Вот, – Меркульев торжествующе поднял палец, – мы с Коробейниковым долго спорили, прикидывая и так и эдак твои возможности… Я вижу тебя оперативным работником, никак иначе. Все у тебя для этого есть – воля, сила духа, стремление к справедливости. А все остальное приложится. И ты знаешь, Дашков подтвердил мои предположения!

Меркульев встал и начал ходить перед скамейкой, периодически размахивая руками. Борис удивленно глядел на доселе совершенно невозмутимого подполковника.

– Работа оперативника ох как трудна, Боря! – горячился Меркульев. – «Рабочая лошадка» органов – так нас называют! И правильно называют. На нас лежит самая тяжелая часть работы. – Он остановился и начал загибать пальцы: – Первое – оперативно-разыскные мероприятия, второе – опрос преступников, третье – выявление преступных связей… А еще – четвертое, пятое, двадцатое… Всего и не перечислишь. Ты должен быть всегда на полшага впереди преступника, Боря. И методы приходится применять… м-м… не совсем правильные, что ли…

Борис заинтересовался:

– Неправильные – это как? Незаконные?

Меркульев посмотрел в глаза Бориса и решил ответить честно:

– На грани закона.

Теперь вскочил Борис:

– То есть, Александр Александрович, оперуполномоченный в своей работе становится в один ряд с преступником? Так, что ли?

Они смотрели друг другу в глаза, разгоряченно и яростно.

– Чтобы поймать преступника, Боря, нужно думать как преступник. Это следователь перебирает свои бумажки на столе и решает, кто виноват! А нам приходится ходить по дну, общаться с подонками и отребьем всяким. И чистыми руками этого не сделать! Да, приходится применять разные средства! Но это, пойми, исключительно ради дела, для того чтобы преступник показал свое истинное лицо!

– Нечестно это!

– Нечестно – это когда бандит грабит человека или государство! Нечестно – когда шпана в парке избивает беззащитного! Нечестно – когда в пьяной драке страдают невинные! Невинные, понимаешь, Боря? Этого всего можно избежать, если вовремя предупредить преступление! Изолируй алкаша, и он в один прекрасный момент не набросится на свою семью с ножом. Уничтожь главарей банды, и советское имущество останется не разворованным, понимаешь, Боря?

Он внимательно заглянул в лицо насупившегося Бориса.

– Закон суров, но это закон. Вот чтобы преступник не ушел от ответственности, мы и месим грязь…

Он обессиленно сел и тихо продолжил:

– Сложно, не спорю… У тебя много начальников – следователь, прокурор, и все лучше тебя знают, как вести дела. Но все же работу свою делаешь ты сам. Ножками, руками и головой… Наверное, сытнее служить где-нибудь в конторе, но интереснее и продуктивнее, я считаю, быть оперативником. Для всех людей, Боря, закон – это мы… Мы первые на месте преступления, мы разговариваем с жертвой и свидетелями, и от того, как мы это сделаем, будет зависеть отношение граждан к закону…

Борис посопел немного, исподлобья глядя на подполковника, затем с шумом выдохнул и присел рядом. После паузы примирительно проговорил:

– Ладно, это понятно – лови преступников любыми методами. Принцип талиона – око за око… Но сколько платят за такую работу, Александр Александрович? Я-то что, Ленка все пытает… – Он смущенно улыбнулся.

Меркульев посмотрел на парня, затем улыбнулся и ободряюще похлопал по плечу.

– Нормально будешь получать. Оклад рублей сто шестьдесят, плюс районка, премии за каждое раскрытое дело, минус бездетность. Думаю, в сумме рублей сто восемьдесят…

– Хм… на стройке у меня оклад был сто двадцать рублей… Можно жить, – он облегченно выдохнул, – а то Ленка всю плешь проела…

– Все будет хорошо, Боря! И еще. – Он снова заглянул ему в глаза: – С сегодняшнего дня ты переходишь в мое распоряжение, приказ – на столе у Дашкова.

Борис нахмурился, непонимающе глядя на Меркульева:

– А как же учеба?

– Пустое, Боря, все, что нужно, ты уже узнал. Физическая подготовка у тебя более чем великолепна. Экзамен сдашь экстерном. Практика – лучший критерий истины, мой друг. Никто тебя не научит практической работе, только в поле со старшими товарищами можно преуспеть в нашем нелегком деле… В общем, поздравляю. Младший лейтенант Самохин, вы являетесь оперативным уполномоченным Уголовного розыска Главного управления внутренних дел исполкома Московского областного Совета и направляетесь в распоряжение особой группы под управлением старшего оперуполномоченного по особо важным делам подполковника Меркульева, то есть меня…

Подполковник смотрел в округлившиеся глаза парня и не знал, плакать ему или смеяться. Одним росчерком пера основательно менялась жизнь молодого человека, а он до сих пор не был уверен в правильности своего решения. Но Меркульеву позарез нужен был такой человек – неиспорченный и честный. И он прекрасно отдавал себе отчет – сейчас он втемную использует парня в своих целях. В памяти некстати всплыл момент прощания с Сашкой и глаза его жены…

– Вот так дела… – Борис с силой потер вспотевшую шею. – И что я буду делать?

– А вот это мы сейчас с тобой и обсудим, товарищ младший лейтенант.

Часть вторая

Работа милиции, как искусство, литература, призвана внушить людям непоколебимый оптимизм, веру в лучшие проявления человеческих душ, стремлений, желаний, помыслов. Самого сурового осуждения заслуживает всякое пробуждение жестокости, насилия, вандализма и варварства. Обуздать эти человеческие пороки – обязанность цивилизованного общества.

Министр МВД СССР Н. А. Щелоков

Глава 1

Лязг многочисленных запоров остро заточенным лезвием отрезал слабые остатки свободы, за которую так цеплялась Борькина душа. За его спиной, все еще чувствующей настороженный взгляд конвоира, остались длинные коридоры, меркнущие в стылом цвете крашеных стен. Перегороженная решетками пустота, разбавленная равнодушным окриком «К стене!», давление серых потолков и нескончаемая хлорная вонь…

Тюрьма в России – это преддверие преисподней на Земле. Наказание, изощренное и привычное, отточенное многими поколениями тюремщиков. С первых шагов начинается ломка того, что делает человека человеком, ибо невиновных в нашей стране нет. И тюрьма Петра Первого, и царские застенки, и советская лагерная система основываются на том экзистенциальном чувстве, которое формирует наш национальный характер.

Мы. Всегда. Виноваты.

Мы сочувствуем пострадавшему, потому что живо представляем себя на его месте. Мы готовы помочь преследуемому, потому что знаем, что можем запросто оказаться на его месте. Мы не любим и боимся правоохранителей, потому что они точно знают – мы не на своем месте. Но и они боятся, потому что тоже могут оказаться «по эту сторону».

От тюрьмы и от сумы не зарекайся…

Борис