меня какие претензии? Нету их у меня. Гада того не ищите, хрен с ним, с проклятым. Сама, как увижу, измордую так, что мама родная не узнает. И никакой милиции мне для этого не надо. — Она подбоченилась, круто выставив грудь. — Сама управлюсь.

— Погоди, как не искать? А заявление куда я дену?

— Выброси. Вот возьми — и выброси!

— Нет, Галина, так нельзя. Документ, все-таки. — Алексей покачал головой. — Надо официально.

— А я могу и официально, — с готовностью откликнулась Галя. — Что делать-то надо?

Алексей закурил, выдерживая паузу.

— Во-первых, на меня ссылаться не надо. Ни в коем случае, ясно? Я тебе никто — не брат, не кум и не сват. Узнаю, что козыряла моим именем, очень разозлюсь. Поняла?

Галя часто-часто закивала. При этом еще прижала кулачок к губам. Вышло убедительно.

— Во-вторых, — продолжил назидательным тоном Алексей. — Сейчас бросаешь свою торговлю и идешь к нам в отделение. В моем кабинете спросишь опера, ты его видела, мясистый такой, чуть ниже меня. Зовут Владимир Иванович Волков. Обращаться только по отчеству, учти! Скажешь, что пришла забрать заявление. Он все тебе подскажет и расскажет. Кстати, почему решила забрать заяву?

— Ну, с Арсеном я разобралась… — неуверенно, как двоечница у доски, затянула Галя.

— Правильно! Похищенный товар фактически принадлежал гражданину Балаяну, заявления он не подавал, урон тобой компенсирован. Только не вздумай описывать, как именно. Милиции все равно, давала ты или брала, главное, что он остался доволен. Наезжать на тебя за утерю товара он не будет, значит, и смысла просить защиты у органов у тебя больше нет. Мотив обращения в милицию был один — боялась Арсена. А гопника того ты не запомнила, поэтому ничем помочь следствию не можешь. Что-то в этом роде. Да, и ножа у него не было! Со страху соврала. Что еще? Можешь добавить, что по ошибке указала не ту стоимость товара. Трусы были не французские, а… Какие они бывают?

— «Марица», белорусы по лицензии шьют. Оптом по пятьдесят рубликов пара.

— О! Соображаешь. Так и напиши — белорусские.

— А с регистрацией? — подсказала Галя.

— Потом Владимир Иванович отведет тебя в паспортный. Думаю, что там отнесутся с пониманием.

— А что нести надо?

— Галя, ты как маленькая! Что, не знаешь, что надо нести в милицию? — Алексей указал взглядом на бабку в зеленой кофте и платочке с люрексом, терпеливо ждущую покупателей двух бутылок молдавского коньяка. — Кстати, вопрос на засыпку: как ты умудрилась бланк порвать?

Галя эту задачку решила в секунду.

— Так Соколов, подлюка, по пьяни все в хате рвать стал. Ось так, ухватит и рвет, и рвет. Газеты там, книжки, скатерку на кухне. Все рвал. И бумажка моя ему под руку подвернулася. Я выдирать, да его, собаку, разве остановишь? Он хоть и дохлый, но по пьяни — ого-го! Чисто конь с яйцами, а не бухарик заморенный. И откуда силища такая берется, не пойму. — Галя часто задышала в приливе благородного возмущения. — Ось так и порвал. Я ору, шо же ты, подлюка, робишь, это же документ, а он…

— Стоп, не катит! Он два дня в реанимации, — осадил ее Алексей.

— Так два дня назад оно и было, — не смутилась Галя. — Все порвал и свалил к дружкам. Пока он лютовал, я у соседки отсиделась. Прихожу — все вверх дном. Только убираться начала, дружки прибежали, ага, говорят, мужайся, Галина, Соколов твой помирает. Я зараз в в больницу, сутки там у палаты просидела. Сегодня пришла, убираться начала — вот тебе раз! Гляжу, всю регистрацию мне, нехристь, попортил.

Алексей старательно погасил улыбку.

— Ну, это уже лучше.

Для себя решил, что, когда расхлебает эту бодягу, информатора из Галины он лепить не будет. С таким талантом к вранью на голубом глазу надо двигать в политику, а не в агенты.

Достал мобильный, набрал номер отдела.

— Вован? Колесников на связи. Минут через пятнадцать к тебе подойдет гражданка Нечепорюк. Да, та самая. — Алексей не стал воспроизводить для Гали те восемь эпитетов, что с ходу впарил по ее адресу Волков. — Горит желанием забрать заяву. Что значит, вот так новость? Осознала гражданка… У меня к тебе просьба, Вова. Помоги ей в этом благородном деле. Сам не могу, мне в два адреса разом успеть надо. По делу на Авиационном. Все вопросы к Костику. Что положено, она принесет. Да, потом отведешь ее к Голоштану. У нее какая-то проблемка с регистрацией. Вова, надо. И ему скажи, надо. На его долю она тоже принесет. Угу. Молодец, что так быстро сообразил.

Он отключил связь, сунул мобильный в чехол на ремне.

— Ну, что ты, Галя, на меня уставилась? Беги, пока все не переиграли.

Галя суетливо стала собирать вещи. Наклонившись над коробкой с помидорами, вдруг замерла, вскинула голову.

— Лешенька, а как я в отделение войду? Ведь заарестуют без регистрации.

Алексей долго выдохнул.

— Глупая ты женщина, Галина. И глупость твоя меня уже достала. Скажешь, что идешь к начальнику отдела уголовного розыска Владимиру Ивановичу Волкову, — Подумав, что не стоит скромничать в столь благородном деле, как снятие «висяка» с родного отдела, добавил: — Идешь по делу, которое ведет старший опер Колесников. Пропустят обязательно.

Леша достал из нагрудного кармана солнцезащитные очки, встряхнул, распахнув дужки, и водрузил на нос. Очки были так себе, сторублевой имитацией культовых «Police». Но, тем не менее, основную функцию — создавать крутой имидж — выполняли не хуже фирменных. Алексей проверил эффект на своем отражении на стеклянной стене цветочного магазина. Да, черные стекла, наглухо закрыв глазницы, превратили лицо в бесстрастную маску партизана кибернетической войны из фильма «Матрица».

Леша повернул голову и растянул губы в резиновой улыбке. Галя Нечепорюк нервно сглотнула.

* * *

Полдень в Москве — пожар в муравейнике. Потная суета, бессмысленная сутолока, першение в горле, липкий зной и вязкий асфальт. Молишься о ливне, а на выгоревшем небе ни облачка, а между небом и землей — сизая смоговая пелена, а по земле ползут стада раскаленных машин, исторгая удушливую вонь, и снуют телеса в мерзкой испарине.

Леша не прошел и ста шагов, как почувствовал, что с него хватит. Накатило такое отвращение к пришибленному жарой городу и к себе самому в нем, что захотелось лечь и умереть. Прямо по среди улицы. Свербил желвачок на затылке, разъеденный потом, легкие забило смогом, как тухлой ватой, ни продохнуть, ни откашляться, очки ни черта не спасали от острых лучей солнца, да еще душный ветер, поднимаемый несущимися по Ленинградскому шоссе машинами, зашвырнул под стекло песчинку, и теперь левый