вечером, поэтому я вступилась и пригрозила ему, чтоб больше не беспокоил Сашу своими идиотскими вопросами.

— Как именно вы ему пригрозили? Можете точно вспомнить?

— Я точно не вспомню… — и Лена задумалась. А я прокрутил в голове весь вчерашний вечер и вспомнил, после чего сказал:

— Она пообещала прирезать его, если он ещё раз ко мне пристанет.

Лена посмотрела на меня несколько обеспокоенно. Я только сейчас понял свою ошибку: это могут принять за реальную угрозу, обвинить Лену в убийстве и посадить. Я поспешил оправдаться:

— Но вы не думайте ничего такого! Лена точно убить человека не может. А пригрозила она, очевидно, из-за усталости на работе…

Следователь на это спокойно ответил:

— Данный факт не может полностью доказать вину гражданки Гордеевой. Тем более, обстоятельства смерти ставят под сомнение вину вышеназванной гражданки. Можете быть спокойны, гражданин Гордон. И не мешайте допросу.

Я замолчал. Дальше Владислав Егорович расспросил Лену о нескольких деталях, которые большого значения не имеют. Наконец, он выключил диктофон, и я решился спросить:

— А как его убили?

Следователь отреагировал на вопрос спокойно.

— Честно говоря, нет полной уверенности в том, что его убили. Следов крови нет. Порезов не теле нет. Пулевых ранений — тем более. Рубашка, правда, слегка порвана. Может, это вообще смерть от естественных причин. Нужна медэкспертиза. Тогда понятнее станет. Так, вы свободны. А я пока опрошу других.

— Понятно. Ладно, до свидания, Владислав Егорович. — сказал я.

Мы с Леной вышли из кабинета. Нас вежливо попросили в течение всего рабочего дня не покидать здание, пока ведётся следствие. Мы не стали ослушиваться защитников правопорядка и решили заняться своими рабочими делами.

День шёл медленно. Милиционеры, коих тут, кажется, был целый отдел, работали на совесть: Владислав Егорович допрашивал сотрудников; другой следователь, имя которого мне узнать не пришлось, осматривал записи камер наблюдения за вчерашний вечер; милиционеры обыскивали каждый уголок офиса, в том числе и место убийства. Конечно, это доставляло некоторый дискомфорт, ведь милиционеры пялились на меня так, будто я — главный подозреваемый. Но, если честно, я к этому быстро привык, ведь был ещё кое-кто, кто меня заставлял понервничать сегодня. И да, это была Лена. Она постоянно совалась ко мне и лезла обниматься, каким бы грозным я не был. Да, что-то она больно ласковая сегодня. Еду мне принесла в обеденный перерыв, хотя у меня была своя. Но ей не понравилась идея, что мой ланч будет состоять из одного бутерброда с колбасой и сыром да чая в термосе, поэтому она дала мне, видимо, сделанную ей за ночь курочку (ей Богу, я не видел никакого намёка на готовку курицы с утра) и контейнер с солёными огурцами (а вот это точно неизвестно откуда, ибо огурцов у меня не было дома). Когда же я спросил, откуда она взяла всё это, она многозначительно ответила:

— Я заранее была готова.

Да, Лена — девушка загадка. Прийти в мою жизнь, признаться в любви, трахнуть, а затем дать мне непонятно откуда взявшуюся курицу — это явно не то, чем обычные девушки занимаются. А главное, она всегда такая спокойная, будто её вообще ничего не колышет. А ещё она постоянно улыбается. У меня два варианта: либо она что-то вроде Джокера, либо у неё всегда хорошее настроение. В последнее верится больше, ибо она сегодня, несмотря на сложную и напряжённую ситуацию, остаётся довольной, как слониха.

Когда рабочий день близился к концу, я увидел удивительную картину: по коридору вели Мишу Баркова в наручниках. Он явно был подавлен, хоть и не сильно выражал это. Когда из кабинета вышли два следователя (одним из которых был Владислав Егорович), я подошёл и спросил:

— А Мишу вы за что взяли?

— Гражданин Барков Михаил Фёдорович, исходя из найденных улик, был признан главным подозреваемым и взят под стражу. Детали рассказать, к сожалению, не могу: секретная информация.

Сказав это, Владислав Егорович вдруг сделал лицо, будто вспомнил что-то важное, а затем подбежал к проходившему мимо Николаю Степановичу и дёрнул его за плечо.

— Скажите на милость, товарищ начальник, почему у вас камеры наблюдения в коридоре рядом с туалетом отсутствуют как таковые?

Николай Степанович сначала закономерно опешил, а затем, встав в более уверенную позу, сказал:

— Камеры были убраны по техническим причинам около недели назад.

— А заменить их вы не догадались?

— Я собирался, понимаете? Собирался. Но дела были, а потому всё никак не получалось.

— Из-за ваших дел мы лишились самого простого способа узнать, что случилось с вашим сотрудником! Вы хоть понимаете, к чему привела ваша безалаберность?

— Да не могло же это быть убийство?

— Кто вам это сказал? Это могло бы быть и убийство, но из-за отсутствия камер мы теперь не можем точно быть в этом уверены.

После разозлившийся Владислав Егорович собрался было уйти, но я решил (наверное, захотев умереть) подойти к нему и спросить:

— Но вы же говорили, что это может быть и смерть от естественных причин. Почему же арестовали человека?

К моему удивлению, Владислав Егорович сразу же стал спокоен и сказал:

— Всё-таки есть подозрение на смерть от удушения. Да и, в конце концов, никогда не будет плохим решение подстраховаться.

После он просто ушёл. А я стоял, не понимая ничего, и стоял бы так минут двадцать, если бы Лена не подошла и не тронула меня за плечо, от чего я моментально пришёл в себя.

— Ты домой-то пойдёшь?

— Что?

— Рабочий день же закончился. Мы можем идти.

— Что значит «мы»? Дождя нет ведь, ты можешь к себе домой ехать.

— Нет уж. — сказала Лена, улыбнувшись.

— То есть?

— Я сегодня к тебе.

— Зачем?

— Надо. Ужин сам себя не приготовит.

— Да, ведь я сам его приготовлю.

— А у меня вкуснее получится. Ты обалдеешь.

— Охотно верю. Но прошлый твой визит закончился содомом. И я не хочу повторения.

— А я хочу. И почему это ты постоянно говоришь: «содом»?

— Как хочу, так и говорю.

Я вздохнул.

— Может, ты ещё и переедешь ко мне?

— Есть такая идея на примете… — сказала Лена так хитро, как говорят дети, затеявшие какую-то «весёлую» пакость.

— А вот этого я тебе не позволю. Но… эх, ладно, можешь в этот вечер у меня ещё переночевать.

Лена так обрадовалась, что начала подпрыгивать на месте от радости, будто она действительно дитя какое-то.

Мы быстро оделись и вышли. По пути на станцию я заметил, что одна пекарня, в которую я по пятницам захожу после работы, ещё открыта и из неё доносится приятный запах выпечки, смешивающийся с запахом