Руины водокачки оставались теперь в стороне. Когда продвигались по траншее, Иванок время от времени высовывался из-за бруствера и наблюдал за объектом, но ничего подозрительного не заметил. Никакого движения.

Когда пришли во второй взвод, весть о том, что появились снайперы, тут же облетела все землянки и ячейки. Вышел лейтенант Нелюбин.

— Здорово, сосед. — При своем невеликом росте Кондратий Герасимович стоял, лишь слегка втянув в плечи голову, и то, должно быть, по солдатской окопной привычке — хоть и тихо с обеих сторон, а от противника все же добра не жди. — Слыхал я, ты ночью с полувзводом к проволоке бегал?

— Бегал. Семерых там оставил.

— Ну а мы тут вот Иванка встречали с той стороны. Лейтенанта ихнего вытаскивали. Кровью изошел. Так что не спали и мы.

— Рассказывай, Кондратий Герасимович, где твоих орлов снайпер положил?

— Двоих возле ручья. Колодчик там есть. Родник. Славяне, кто тут до нас стоял, камнем его обложили. Говорят, святой источник когда-то был. Люди к нему со всей округи приходили. Вот возле него ребят моих и подкараулил тот гад. И где он прячется? У меня тут тоже один стрелок есть. Из сибиряков. Так я ему приказ давал — покараулить. Ничего не заметил. А третьего прямо тут, вон в той ячейке. И бьет, гад, до того точно! Ну прямо на верстаке строгает!

Воронцов передвинул на колено планшет, достал блокнот и карандаш.

— Нарисуй-ка, Кондратий Герасимович, как лежали двое возле родника и куда попал он третьему, в ячейке.

По схеме получалось так, что все три пули прилетели со стороны водокачки.

— В соседней роте, слева, тоже есть убитые. Тоже трое. — Воронцов убрал под маскировочную накидку планшет. — Огонь ведет по флангам. Грамотно. И — нежадно. В нем есть очень ценное качество, даже для опытного снайпера, — чувство меры.

— Но твоего тоже не пожалел. — Нелюбин достал кисет, начал свертывать самокрутку. Обминал бумажку, сыпал табак, завертывал, а сам все посматривал насмешливым взглядом на Иванка.

Тот не выдержал и сказал:

— Дядя Кондрат, дай-ка дернуть?

— А ты что, Иванок, закурил? Ты ж разведчик!

— Ну и что? — пожал плечами Иванок.

— А то. Во-первых, разведчики не курят. Чтобы не кашлять. Во-вторых, если курят, то не свои, а немецкие. В-третьих, тебе сейчас нельзя. Ты сейчас на нейтралку поползешь. Накуришься — пахнуть за версту будет, и немец сразу унюхает. Махорка-то у меня — лихая.

— Да ну тебя, дядя Кондрат.

Посмеялись. Иванок уже привык к тому, что старшие дядьки над ним всегда любили пошутить. Они в нем видели сына или младшего брата. Тут уж ничего не поделаешь. Оставалось только привыкнуть да самому посмеиваться. Есть надежда, что тогда скорее отстанут.

— Письма-то от матери получаешь? — поинтересовался Нелюбин.

— Получаю.

— Как они там, после пожара-то, отстроились? Или все в землянках живут?

— Еще не все. Но помаленьку отстраиваются.

— Ну да, — покачал головой Нелюбин, — у них там теперь и строителей-то не осталось…

— Из госпиталей стали приходить. Мужики там теперь есть.

— На излечение, что ли, приезжают?

— Кто на излечение. На поправку. А кто уже подчистую списан. По ранению. Калеченые да увечные.

Нелюбин закурил, задымил в траншее. И, разгоняя рукой колечки и разводы табачного дыма, сказал:

— А твоего, Сашка, он стрельнул дуриком. Или уходить собрался и соблазнился напоследок. А стало быть, его там теперь нет. Или вовсе не он стрелял. — И Нелюбин покосился на Иванка. — Немцы, снайперы, тоже ведь парами охотятся. Вот, может, напарник и стрелял. Наблюдатель. А?

— Утром, на рассвете, твои часовые никого не видели?

— Никто ничего не доложил. Значит, не видели. Может, мне каску высунуть? Подразнить его?

— Думаешь, он такой дурак. Тропа к роднику где?

— Вон она, рядом, правее чуть.

— Значит, стрелять нас на бруствере не будет. Подождет, когда мы к ручью спустимся. Пулеметчиков боится. Вдруг по вспышке засекут. Ты скажи лучше своим пулеметчикам, чтобы чучело сделали. Пусть гимнастерку травой набьют, пилотку наденут. Пару очередей откуда-нибудь с запасной, и ваньку-встаньку — на бруствер. Иначе покоя не даст.

— А своих ты предупредил, чтобы стерегли?

— Мои стерегут. Стрелять будут на вспышку. Все три пулемета.

— Ну да… Если он их до этого не уделает.

— Не уделает. У меня Барышев один наблюдает. Он под танком сидит, снайпер его не видит. Остальные головы не высовывают. Если что, Барышев трассирующими даст. Направление укажет. Своих ты тоже предупреди.

На двадцать-тридцать шагов перед ячейками второго взвода не осталось ни кустика, ни ветки. Торчали кое-где обглоданные пулями и уже пожелтевшие от солнца и заветренные пеньки березок. Дальше начинались сосны. Снизу — можжевеловые заросли. Но туда надо еще добраться. Так что первые десятки метров предстояло проползти на пузе, распластавшись по земле, как ящерица.

Иванок выслушал, перехватил винтовку за ремень, бинокль переложил в карман, чтобы не мешал ползти с прижатой к земле головой, и напоследок присел на земляной приступке.

— Пойдешь через три минуты после меня. Ползи следом, не отклоняйся. Там все в минах. Кондратий Герасимович, а ты давай обойди своих пулеметчиков и наблюдателей, предупреди. И пусть прикроют, если что. Возвращаться мы будем по тому же маршруту.

— Все понял, Сашка. С богом. За Иванком приглядывай. Разыгрывает он из себя бывалого, а от самого воробьем еще пахнет.

Воронцов медленно высунулся из ячейки и плавными движениями пополз к соснам.

А Нелюбин присел на корточки рядом с Иванком. Тот поднял голову, и лейтенант увидел спокойный взгляд серых глаз.

— Хладнокровный ты парень, Иванок. На, курни. — И Нелюбин протянул ему «сорок». Сашку слухайся. Понял?

— Да, — лицо Иванка озарила улыбка.

Вблизи траншеи обползать приходилось не только мины. Когда начал работать снайпер, бойцы старались меньше ходить по траншее. Нужник же был устроен в отводной ячейке. Но стоявшие здесь до штрафников стрелки поленились отрыть ход сообщения поглубже, и, чтобы пробраться к отхожей яме, метров пять надо было ползти на четвереньках. Вот и оправлялись некоторые прямо в ячейках, а потом свое «добро» на лопату и — за бруствер, в сторону немцев.

Воронцов отполз уже шагов на пятнадцать, когда, оглянувшись, увидел, что через бруствер перелез Иванок. Если даже они нас заметили, скорее всего, решат, что мы ползем к роднику. А хорошо бы сейчас попить холодной водицы, подумал Воронцов, прополоскать фляжку и набрать свежей…

Тихо вокруг. Молчит и немецкая сторона, и наша. Только кузнечики стрекочут в выжженной солнцем траве, тарабанят своими молоточками, азартно выпрыгивают из-под рук и локтей, облепляют камуфляж. Стоп! Мина! Так и есть, взрыватель на треть торчит из-под порыжевшего дерна. Тот уже превратился в ком сухой земли. Вырезан аккуратно. Видимо, саперной лопатой. Судя по всему, недели две назад. Воронцов оглянулся: Иванок, не поднимая головы, шустро, как уж, полз следом. Даже не шуршал. В разведвзводе его научили многому. И Воронцов невольно подумал, что наука войны Иванку дается удивительно легко. Вспомнил себя в октябре сорок первого. Нет, тогда все же была другая война.