Исет взяла себя в руки.

— Ты понимаешь, с кем говоришь?

— Я прекрасно понимаю, с кем говорю, — заявила моя няня, содрогаясь от ярости. — Я говорю с внучкой одной из жен фараона, с девушкой из гарема.

Лицо у Исет налилось кровью.

Мерит отвернулась.

— Пойдем, — резко сказала она.

В зале няня взяла у меня из рук разбитую фигурку богини.

— Ничего хорошего эта скорпиониха не дождется. Не беспокойся, госпожа. Я снесу фигурку к дворцовому скульптору, он склеит.

Но я, конечно, не могла не переживать. Не только из-за святыни моей матери, но еще из-за предупреждения Уосерит. Слова ее звучали у меня в голове, как песнопения, что исполняют в храме Амона… Моя жизнь уже начала меняться, и не к лучшему. Я шла за сердито топочущей Мерит в новые покои, расположенные в другой части дворца. Няня рывком распахнула тяжелые деревянные двери и удовлетворенно прокашлялась.

— Вот твое новое жилище.

Из высоких окон — от пола до потолка — открывался вид на холмы, лежащие к западу от Фив. Тефер уже развалился на балконе с видом гордым и независимым, точно леопард. Все здесь было великолепно — от выложенного плиткой балкона до мозаики из слоновой кости и серебра, изображавшей богиню Хатор. Пораженная, я повернулась к няне.

— Ведь это же комнаты Уосерит!

— Сегодня утром, пока ты была в эддубе, она отдала их тебе.

Значит, во время нашего утреннего разговора жрица уже знала, что Исет забрала себе мои комнаты.

— Но где же она будет ночевать, как придет во дворец?

— Переночует в покоях для гостей, — ответила няня и испытующе посмотрела на меня. — У нее к тебе явно какой-то интерес. — Не получив ответа, Мерит многозначительно спросила: — Хочешь посмотреть туалетную комнату?

В большинстве дворцовых покоев комнаты для одевания очень малы, места там только и хватает, что для трех-четырех ларцов и, если повезет, для стола с глиняными головами для сохранения париков. В моей старой туалетной комнате едва умещалось бронзовое зеркало. Но туалетная комната Уосерит оказалась почти такой же большой, как и спальня, и там был душ, где вода сама лилась из серебряных сосудов. Мерит поставила ларец с красками и притираниями возле выходящего в парк окна. Я откинула крышку и стала выкладывать на новом месте свои туалетные принадлежности: кисточки, горшочки с сурьмой, лезвия, гребни. Достала я и зеркало матери, сделанное в форме знака «анх»[30]с гладкой фаянсовой ручкой.

— А если бы верховная жрица не отдала мне свои комнаты — куда бы я пошла?

— В какие-нибудь другие покои. Ты всегда будешь жить во дворце, госпожа. Ты ведь царевна.

«Царевна иного двора», — горько подумала я.

Кот мягко потерся мне о щиколотку.

— Видишь, — с наигранным весельем сказала Мерит, — Теферу его новый дом нравится.

— Ты будешь жить рядом?

Я огляделась и увидела у изножья кровати деревянную дверь. В царском дворце достаточно негромко окликнуть — и прислуга тут же появится.

— А как же, госпожа!

В тот вечер я отправилась в постель вместе с Тефером. Мерит обвела комнату придирчивым взглядом.

Все было на месте. Алебастровые[31]сосуды в виде спящих кошечек стояли на подоконнике, пояс из сердолика, который предстояло надеть завтра, лежал рядом с одеждой. Сюда принесли все мои ларцы и сундуки, не было только моей святыни. А Исет сегодня ночью будет спать под мозаикой, изображающей богиню Мут, — мозаикой, выложенной для моей матери.

Я проснулась до того, как первый луч солнца проник через тростниковые циновки. В этой самой кровати я спала еще ребенком.

— Тефер! — шепнула я. — Тефер?

Кот исчез — наверное, отправился охотиться на мышей или попрошайничать на кухне. Я зажгла светильник, что стоял у жаровни с углем. От углей жаровни поднимался теплый воздух, и свет от светильника задрожал на непривычных моему взгляду стенах.

Над дверью красовалось изображение богини-матери Хатор — желто-голубой коровы с восходящим солнцем между рогами. На белых и голубых плитках под окнами резвились рыбки — их чешуйки выложены из перламутра. Возле балкона изобразили Хатор в образе женщины; на груди у нее менат[32]— священное ожерелье из множества бусин с амулетом, охраняющим от злых чар. Я подумала о портрете матери на стене моей старой спальни и представила ее удивление, когда на кровати вместо меня она увидит Исет. Я, конечно, знала, что это изображение — всего лишь краска, а вовсе не образ на стене усыпальницы, куда в день Уаг возвращается ка умершего. И все же — лицо моей матери смотрело на меня больше тринадцати лет, а теперь в этой комнате готовится к свадьбе другая девушка. Я посмотрела в угол, туда, где должен был стоять наос, и от гнева у меня потемнело в глазах. Уосерит недаром предупреждала, что Исет постарается выжить меня из Фив.

Держа перед собой светильник, я неуверенно прошлепала в туалетную комнату. Уселась перед ларцом с притираниями, достала благовонный шарик и стала умащать подмышки. Потом подвязала волосы и уткнулась в зеркало. Уосерит считает, что я могу стать достойной соперницей Исет, но разве можно сравниться с ней красотой? Я разглядывала свое отражение, так и сяк поворачивая лицо. Вот разве что улыбка… Губы у меня изгибаются, точно лук, как будто я все время улыбаюсь. Да еще глаза… Зеленые, словно вода на мелководье, тронутая лучами солнца.

— Госпожа! — Няня открыла дверь в мою спальню; увидев пустую кровать, она прошлепала в туалетную комнату. — Госпожа, почему ты не спишь?

С яростной решимостью я повернулась к няне.

— Сделай меня сегодня такой же красивой, как Исет!

Мерит отступила назад и нерешительно улыбнулась.

— Принеси мои самые дорогие сандалии, — горячо потребовала я, — и подведи мне глаза золотом, да погуще — все золото, сколько есть.

Мерит улыбнулась уже во весь рот.

— Хорошо, госпожа.

— И принеси любимое ожерелье моей матери. То, которое стоит сто золотых дебенов[33].

Я повернулась к зеркалу и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Мерит принесла украшения и поставила передо мной тарелку инжира.