И неторопливо ушел, оставив меня истекать кровью.

Но я не зря потратил свои три рубля. Буквально на следующий день я таким же манером вырубил вожака стаи в школе. И травля тут же прекратилась.

Когда Нугзар захрипел, потом охнул, потом забулькал и сполз по стене, откинув голову и держась одной рукой за яйца, а второй – за сломанный нос, его дружки сперва отпрянули и начали озираться в поисках группы поддержки, которую я, по их понятиям, обязательно должен был вызвать. Иначе не вышел бы из подъезда такой в себе уверенный. Увидев, что никого нет, они двинулись ко мне. При этом молчали. Это было самое нехорошее. Если бы они подняли кипеж, это означало бы, что они великовозрастная шпана. Но это были парни серьезные.

Бежать поздно. Да и куда бежать от своего дома, где на пятом этаже сидит Вика и они, если я сбегу, первым делом пойдут к ней. Но удивительно, что, отступая, я не испытывал страха и не думал о том, что сейчас меня убьют или покалечат на всю оставшуюся жизнь. Почему-то я представлял себе именно это: как они поднимаются на лифте и звонят в мою дверь, как Вика открывает им, думая, что это я… И все, что происходит потом, я прокрутил в голове очень ярко, во всех подробностях. А прошла всего минута. Странная штука – человеческий мозг…

О том, что случилось после, я Вике не рассказывал. Из тьмы зимней ночи ярко блеснули фары, и к нашему подъезду медленно подкатил «мерседес» последней модели. Фары светили так мощно, что мы невольно закрыли руками глаза. Потом они потухли, и со стороны переднего пассажирского сиденья вышел круглый дядечка в дорогом костюме, с благородной сединой и тоже кавказской национальности, но уже как бы «московский». Это и был отец Нугзара. Страшный криминальный авторитет.

– Что тут происходит? – спросил дядя с неярко выраженным кавказским акцентом. – Кого мочили?

Дружки Нугзара посмотрели на него подобострастно и бросились объяснять ему что-то – не по-русски.

– Вас я не спрашиваю, – презрительно отрезал дядя. – Нугзар, что тут было? Кто тебя так избил?

– Я его избил, – сказал я.

– За дело? – уточнил он.

– За дело.

– Если за дело, тогда правильно, – неожиданно легко согласился он. – Нугзар! Подойди ко мне.

Тот с явной неохотой повиновался.

– Сядь в машину, – приказал отец.

Сынок поплелся к своему «ягуару».

– Нет, не туда. В мою машину. А вы, – отец Нугзара посмотрел на его дружков, – отгоните его тачку в мой гараж.

– Ну, рассказывай, – снова обратился он ко мне. – Если ты был прав, ничего тебе не будет – клянусь!

Рассказал…

– Где научился драться?

– В школе.

– Хорошая была школа!

– Ну, и что мы будем делать дальше? – спросил я, чувствуя, как у меня постыдно дрожит голос.

– Дальше? Дальше мы ничего делать не будем. Ты был прав, Нугзар – неправ. Сколько раз я говорил: «Сынок, никогда не бери чужого! Никогда не путай обычных блядей с порядочными девушками!» Не понимает, щенок! Ничего, дома с ним мать говорить будет. Так с ним говорить будет, что мне уже самому страшно становится. А ты иди к своей девушке и никого не бойся. Вот моя визитка. Нужно – звони. Я таких уважаю! Жаль, что ты его корешей не отмудохал.

Когда они отъехали на двух машинах, я посмотрел на визитку. «Гиви Ашотович Жвания». Профессии – никакой. Но телефон есть, сотовый. Визитка, конечно, дорогая. С золотым тиснением.

Вика сидит на диване, положив подбородок на коленки, и смотрит на меня сияющими влюбленными глазами. Кажется, даже ее ночнушка светится от счастья. На следующий день Нугзар встретил ее у подъезда и галантно, как это умеют кавказцы, извинился, подарив огромный букет алых роз. Дурочка не нашла ничего умнее, как водрузить его в вазе на журнальный столик. Разумеется, я тут же выбросил букет в помойное ведро. Но я был доволен. Я чувствовал себя героем. Я ведь не знал, что появится отец этого дебила, у которого были какие-то дела с сыном. И появится, честно говоря, вовремя.

С этими мыслями роман о влюбленной девушке и чудо-горце читается повеселее. Мы только на середине книги, а герои уже вернулись из церкви мужем и женой. И вот оно – главное!

Она сомкнула бедра по сторонам его головы и выгнулась, вся отдаваясь блаженству. «Не останавливайся!» – хрипло скомандовала Джинна. Он не остановился! Губы его сомкнулись на ее крошечном бугорке, и – милосердное небо! – он начал…

– Ты не против, дорогая, если я сполосну рот виски? – спрашиваю я и наливаю себе пятьдесят грамм.

– Мне тоже, – командует Вика.

– Обойдешься! Между прочим, я ни разу не видел твой паспорт. Откуда мне знать, что тебе восемнадцать? Может быть, ты раньше пошла в школу и родилась в декабре.

– Я родилась в августе, и ты это знаешь. Мы с тобой отмечали мой день рождения. Но допустим, я родилась в декабре. Что дальше?

– А это уж как решит судья. От пяти до восьми лет за попытку совращения несовершеннолетней.

– Ты плохо знаешь Уголовный кодекс. Вам, мужикам, давно вышла амнистия, и по согласию вы можете делать это с нами в шестнадцать лет. Ты просто отстал от жизни, папик.

– Не смей называть меня папиком!

– Какая прелесть! – мечтательно говорит Вика, закатив глаза. – Тебя посадят в колонию, а я буду приезжать к тебе на свидания. Нам отведут отдельную камеру с кроватью…

– Ага, щас! Насмотрелась американских фильмов. Хотя, знаешь, я не против посидеть в тюрьме. Наберусь нового опыта, напишу об этом крутой роман, как Андрей Рубанов.

– Кто это? – зевая, спрашивает она.

Я замечаю, что Вика почти засыпает. Подозреваю, что роман про горца был нужен ей только для того, чтобы я еще раз рассказал историю этой драки. Про спасенную от горца.

Сегодня Вика внезапно улетела к матери в С., и я могу пару дней отдохнуть от любовного чтива.

Вика отправляется к маме в третий раз, и всегда внезапно, и всегда на выходные. Причина поездок всякий раз загадочная: «Я чувствую, что с Дашей что-то случилось».

В моей жизни произошли перемены. У нас в квартире появилась собака. Завел ее, конечно, не я, а Вика. Хотя она знает, что я терпеть не могу домашних животных. Меня воротит от слюнявой любви к этим котикам, песикам… Нет для меня противнее зрелища, чем видеть в своем парке овчарку, со скорбной мордой какающую на белый снег. Впрочем, какой там белый! Эти домашние любимцы загадили весь парк, превратив снег в отвратительное желто-коричневое месиво, а в нем, между прочим, кувыркаются дети.

Видите ли, по заданию газеты «Московский комсомолец» Вика оказалась в приюте для бездомных собак. Увидела там Лизу, и сердце девочки растаяло. Лиза – ирландский шпиц. У собачки не хватает левой передней лапки. Что с ней случилось и кто были ее прежние хозяева, неизвестно, но в таком виде ее притащила в приют добросердечная гражданка – и как раз тогда, когда Вика брала интервью у владелицы скорбного собачьего заведения.