Что же касалось изуродованной кисти, то пальцы, конечно, отрезали после смерти. Странное оружие – нож с очень узким лезвием, как скальпель. Прибавив света, я вдруг заметил под ногтями указательного и большого пальцев какие-то частицы, похожие на плотную пыль. Ногти были щегольской длины, отполированы, и частицы под ними просматривались очень хорошо. Крайне осторожно, самым тонким из своих пинцетов я извлек их, и они меня озадачили. Это была вовсе не пыль. Серовато-желтые частицы не были похожи на крошки табака или хлеба. Мне пришлось поменять несколько линз, пока я наконец не догадался, что это – мельчайшие обрывки бумаги. На ум пришли ленты телеграфных сообщений. Я был почти уверен, что именно такую ленту мертвец сжимал в кулаке, – конечно, отсюда эти обрывки под ногтями. Можно будет взглянуть на снимки полицейского фотографа, но рядом с телом ничего подобного не было, я хорошо это помнил.

Оставалась самая важная часть работы. Но здесь мне пришлось прерваться и выйти на улицу хотя бы ненадолго. В тесном помещении воздух нагрелся, запахи становились невыносимыми. На улице серые ветки акаций, которые весной закрывали дома и улицы бело-зеленым дымом, а теперь голые с толстыми иглами, выглядевшие почти экзотически, бросали четкие тени на кирпичные стены. Они сплетались, узкие и широкие, как вены. Вены – путь яда. Тут я понял, как именно был убит Вареник. Расширенные зрачки, спазм лицевых мышц – скорее всего, это именно отравление.

В «De Materia Medica» Диоскорида, подробном атласе лекарственных растений, говорилось, например, об аконите (борце), который цветет по берегам рек и отравляет одним прикосновением; о белладонне – ее плоды, похожие на блестящие черные сорочьи глаза, не так ядовиты, как широкие листья. Этот яд расширяет зрачки, может вызвать и галлюцинации, и бред. Правда, он не оставляет следов на теле. Я возмущался, услышав, как актер декламирует пьесу «Гамлет», где после проникновения яда белены, или белладонны, тело короля покрывается язвами. Ничего подобного! Преувеличение и выдумка. Было бы проще, если бы все яды так выдавали себя, вызывая разрушение тканей. Но увы.

Есть растение Oenanthe crocata[3] (или омежник), которое ослабляет мышцы губ даже в агонии и может вызвать у жертвы так называемую «сардоническую усмешку». Но омежник никогда не рос у нас. Где же его взять? В аптеках такого не найдется. Ботанического сада в городе открыть не получилось. Был один энтузиаст, исследователь полупустынь, член географического общества, который хотел это сделать. Даже землю под сад выделили на окраине. Журналисты сделали интервью. Но ничего не вышло, а энтузиаст уехал в Батуми, где сад все-таки заложил, а оттуда – и вовсе в Китай. Экзотическим растениям, в общем, взяться неоткуда. Все это фантастические бредни. Да и зачем убийца стал бы усложнять себе жизнь, добывая редкое растение в разрываемом армиями городе? Подойдет любое простое средство, яд и так дьявольски сложно обнаружить.

Сколько отравителей остались безнаказанными из-за того, что наука пока не умеет с точностью констатировать отравление! Тот же мышьяк, яд без сильного запаха или вкуса, который легко подмешать в еду, а симптомы отравления можно спутать с симптомами болезни желудка. И все-таки я знал об успешных опытах французских и английских криминалистов. Читал все, что мог найти о суде по делу Лафарж и применении теста на определение мышьяка. Внимательно следил за делом Бутурлина в России, когда суд все же сумел доказать, что заражение крови на самом деле было отравлением. Тут я пожалел, что не курю табак. Никотин помог бы сосредоточиться. Шагая по тесной каморке, я думал, думал…

Какой яд мог привести к такому спазму мышц лица? Ртуть? Мышьяк? Не те симптомы. Нет, это все же было растение, но другое. Опиумный мак (лат. Papaver somniferum), а точнее – морфин. Морфий. Контракция зрачков тоже указывает на отравление именно им. Торопясь проверить свою догадку, я тщательно, с лупой, осмотрел руки мертвеца у локтя и выше. Нашел несколько почти неразличимых желтоватых гематом и мелкие черные точки от проколов медицинской иглы. И в штабе, и среди моих знакомых, особенно врачей, морфинистов было достаточно.

Повторяя про себя заповедь Лакассаня о том, что нужно уметь сомневаться, я решил воспользоваться серной кислотой и реакцией Пеллагри, чтобы подтвердить отравление морфием. Она подходила для моих истинно спартанских условий. Морфий должен был обнаружить себя красным цветом при растворении пробы в соляной кислоте. Так и вышло.

Отравление опиатами можно было также подтвердить, исследовав внутренние органы. Проверив все еще раз, я убедился, что не ошибся. Однако оказалось, что доза морфия была просто огромна. Вареник не выглядел как человек, серьезно зависящий от лекарства. Таких я повидал – они были худы, истощены, у многих заядлых врачи наблюдали болезни кожи, нарывы, сыпь. Ничего подобного я не обнаружил при осмотре трупа телеграфиста.

В углу лежал пакет, обвязанный бечевкой, под которую была подсунута опись, – одежда и вещи Вареника. Они имели тот сиротливый вид, который получают вещи, оставшиеся без хозяина и больше никому не нужные. С грустью беря в руки его шинель из толстого сукна, я вспомнил, как он опасался нашей неверной ростовской погоды и резких, невеселых, постоянно дующих ветров из степи. Однако мысли мои тут же повернули на другое, стоило мне в небольшом удобном внутреннем кармане найти не только пузырек из темно-желтого стекла с притертой крышкой и этикеткой аптеки, но и обычный десятикубовый шприц с кожаным уплотнением на поршне. Я проверил порошок из пузырька – это был морфий, причем такого чистого вещества я не встречал даже во время университетских занятий в лаборатории. Объяснилась и рана на затылке – скорее всего, телеграфист потерял сознание от передозировки и упал.

Мне не терпелось побежать к Курнатовскому и рассказать о результатах. Торопясь оформить по всем правилам акт химического исследования органов и наводя порядок, я прикидывал, который уже мог быть час, и тут услышал довольно странный звук. В тишине подвала кто-то, напевая, приближался ко мне. 

* * *

Напевали «Не искушай меня без нужды…» из популярного романса. Поющий немного прочистил горло и перешел на бас. Тут я узнал голос Курнатовского.

– Ммм… обольщенья прежних дней… – но как только он спустился на последнюю ступеньку, пение оборвалось. – Егор, здесь тяжело дышать. Вы как первые христиане буквально в пещере. Изреки пророчество, скажи: «Кости сухие! Слушайте!»

– Оставим на время кости сухие. Пойдемте на воздух! Тем более что у меня есть для вас новости.

На улице, пока он с удовольствием глотал воздух, я коротко рассказал ему о результатах и своих выводах, главным из которых было несомненное отравление морфином.

– А пальцы? Что за дикая шутка?

– А пальцы вовсе не шутка, Ян Алексеевич. Убийце надо было телеграмму вытащить. Очень она была ему важна – так, что не побрезговал пальцы отрезать. Но ведь зарезать его не захотел. Предпочел отравить и попытаться обставить дело как случайность.