будет две недели, начиная с сегодняшнего дня. Надеюсь теперь вы, товарищ Жигарев, уложитесь в срок? — обратился он к главкому ВВС.

— Уложимся, товарищ Сталин, — Жигарев вытянулся перед вождём.

— Есть ещё кое-что, товарищ Сталин, — я всё же решился выдать кое-какую информацию из будущего.

— Что ещё? — чуть раздражённо спросил Сталин.

— Когда я после курсов авиатехников ехал к месту службы, то в поезде моим соседом был один старик. В руках он всё время держал какую-то большую и толстую книгу, аккуратно завёрнутую в материю. Я попросил посмотреть её и он разрешил. Это был ещё дореволюционный атлас. На его развороте была карта Российской империи и на ней были нанесены несколько значков. Я спросил, что это за значки и старик рассказал мне, что ещё задолго до Империалистической[9] он был участником нескольких геологических экспедиций, а значки обозначают места нахождения месторождений алмазов.

— Алмазов? — удивился Сталин, — Мне докладывали, что на территории СССР нет и не может быть таких месторождений.

— Возможно в неразберихе Гражданской войны сведения об экспедициях были утеряны, но тот старик рассказывал вполне уверенно. Одно из мест нахождения алмазов находится вблизи Архангельска, так что проверить будет не так и сложно.

— Вы, товарищ Копьёв, можете вспомнить, где именно были отмечены эти самые месторождения?

— Не с точностью до метра, но смогу, товарищ Сталин. У меня хорошая память.

Сталин отдал распоряжение и вскоре на столе лежала карта СССР. Карандашом я отметил примерное местонахождение алмазов в Архангельской области и будущий город Мирный[10]. Заодно пояснил, что про Архангельск помню достаточно точно, а вот координаты алмазов в Якутии только приблизительно.

— Это не проблема, — Сталин задумчиво смотрел на карту дымя своей легендарной трубкой, — Если там действительно есть алмазы, то отыщем. А этого вашего попутчика вы больше не встречали?

— Нет, товарищ Сталин. Разговор был вечером, а наутро, когда я проснулся, его уже не было. Вероятно сошёл где-то с поезда.

Меня всегда забавляло в книгах о попаданцах то, с какой уверенностью и точностью они показывали на карте, где есть нефть, золото, алмазы, уран и прочее. Да попросите сотню человек, окончивших школу лет десять назад показать это всё на карте и, пожалуй, только пара человек что-либо вспомнят. Мне же в своё время довелось недолго послужить под Архангельском и у нас в полку прапорщик из местных из БАО[11] матерился, говоря, что ходим буквально по алмазам, а элементарных вещей купить не можем. От него и узнал про архангельские алмазы. Ну а про Мирный знал и так.

После этого меня отправили в приёмную, ожидать своего главкома.

Уже в машине Жигарев снял фуражку и, достав платок, вытер пот со лба и шеи.

— Ну ты, капитан, и наглец, — покачал он головой, — Так с товарищем Сталиным ещё никто не разговаривал. Он так и сказал, что ты самый нахальный молодой капитан ВВС. Но ты ему понравился, так что цени. Приказано оказать тебе всю возможную помощь. Однако помни, что теперь ты на виду и в случае чего падать будет ой как больно.

А я лишь усмехнулся про себя. Очень скоро, буквально в октябре месяце, когда немцы будут рваться к Москве, генерал-армии Апанасенко[12], командующий Дельневосточным фронтом, будет матом орать на Сталина, в ответ на приказ отправить под Москву противотанковую артиллерию. И при этом Сталин не только не отдал приказа расстрелять дерзкого генерала, но и оставил того в своей должности и всегда ценил.

Моё выступление по радио очень понравилось начальнику Главного политического управления РККА армейскому комиссару 1 ранга Льву Мехлису[13].

Едва я успел зайти в штаб ВВС, как мне передали, что звонили из Главпура и просили подойти к ним. Получив разрешение от Жигарева, я направился туда. Появился хороший шанс решить один вопрос.

Дело в том, что Гайдар уже несколько раз жаловался, что его не отпускают на фронт в действующую армию. Вот я и решил попросить направить его в формирующуюся отдельную эскадрилью на должность комиссара. Он ведь всё равно не усидит дома и под любым предлогом сбежит на фронт, где и сложит голову, как это было в моём прошлом. А так у него есть реальный шанс уцелеть. Глядишь и вправит мозги внуку[14].

В Главпуре видеть меня хотел сам Мехлис. Он долго расспрашивал меня о моей, то есть Копьёва, жизни до войны, об учёбе в аэроклубе и жизни в детдоме. Под конец я всё же смог высказать свою просьбу.

— Гайдара? — удивился Мехлис, — Он же неоднократно лечился в психиатрических клиниках[15]. Его даже из партии исключали в 22-ом году. Зачем он вам? Как писатель и корреспондент он проявил себя, конечно, очень хорошо, но вот как комиссар не думаю, что он будет на своём месте. Мы подберём вам надёжного, проверенного товарища.

— Видите ли, товарищ армейский комиссар 1 ранга, товарищ Сталин поручил мне сформировать не совсем обычную эскадрилью. И комиссар у нас тоже должен быть не обычный. Я бы даже сказал, с некоторой…., — я замялся, подбирая слова.

— С придурью, — усмехнулся Мехлис, — Ну что же, я вас понял, товарищ Копьёв. Будет вам Гайдар, если, конечно, он сам согласится. Но это уже ваше дело его уговорить, — было видно, что Мехлис потерял всякий интерес к разговору.

Решив все вопросы и попрощавшись я из приёмной Мехлиса позвонил домой к Гайдару и сказал, что скоро приеду для важного разговора.

Едва услышав моё предложение, Гайдар издал нечто похожее на вопль индейцев, отправляющихся за скальпами бледнолицых, и едва не пустился в пляс. Пока он носился из комнаты в комнату, собирая какие-то бумаги и вещи, я подошёл к его супруге Доре Матвеевне, которая стояла в дверях кухни и утирала платком слёзы.

— Вы же знаете, какой он шебутной, — обратился я к ней, — Всё равно сбежит на фронт и попадёт в какую-нибуть переделку. А у нас в авиации для него и дело будет по душе и шансов уцелеть значительно больше, чем в пехоте.

— Он уже собирался добровольцем уйти на фронт, — кивнула она в сторону бегающего из комнаты в комнату мужа, — Это даже хорошо, что он будет с вами, Илья. Он о вас очень хорошо отзывался.

Глава 4

Эскадрилья

В Раменское, где предстояло сформировать и подготовить эскадрилью, приехали уже кое-каким личным составом. Уже утром на следующий день после награждения и разговора с Мехлисом мне представили восемь лётчиков, которых направили в эскадрилью.