осмелилась прибавить шагу. Однако ни разу, даже добравшись до своего потухшего костровища, даже увидев впереди чуть розоватый изнутри шатер — ни разу она не перешла на бег. Подчеркнуто неторопливо забравшись в шатер, она аккуратно завязала ворот. Не снимая бахил, села у печки. В глубине шатра кто-то ворочался и бормотал во сне. Похоже, это был Генка. Ага, печка почти погасла. Женя все также спокойно (во всяком случае, так могло показаться с виду) взяла несколько поленьев и одно за другим забросила их в топку. Потом подумала, взяла валявшуюся поблизости пенковую сидушку и принялась старательно махать ею на дрова, раздувая пламя. Вскоре поленья обвили тоненькие язычки огня — такие же оранжевые, как давеча в лесу. Только теперь, увидев их, Женя вздрогнула. Но сразу же пришла в себя. Убедившись, что печка работает, она закрыла дверцу, вздохнула и замерла, прислушиваясь к звукам леса. Ветер то усиливался, то затухал, и тогда ей чудилось, что она слышит далекий смех из-за холма. Но проходили минуты ожидания, и смех исчезал. Тогда Женя понимала, что это ветер шутит с ней. Сердцебиение успокаивалось, и она снова сидела, не шевелясь. Это оцепенение продлилось долго, и за это время она не пропустила в голову ни единой мысли о том, что только что видела. Сердце знало, что нужен отдых. В то же время все органы чувств ее были настороже, готовые встрепенуться при любом звуке.

Через час она осторожно коснулась рукой плеча Генки.

— Ген, пора дежурить.

Тело товарища, мерно вздымавшееся от дыхания, сначала замерло, а потом разом сбросило оковы сна. Протирая глаза, Генка согнул туловище пополам и сел.

— Часы — на сучке, — повторила Женя старый пароль.

В ее голосе не было слышно облегчения от того, что дежурство закончилось. Должно быть, Генка это заметил. Он сначала внимательно на нее посмотрел, а потом, сообразив что-то, удивленно поднял брови.

— А почему не Катя меня будит, а ты? Вы что, с ней поменялись?

— Нет. Я просто твоей книжкой зачиталась, и случайно два срока отдежурила.

Женя произнесла это без тени улыбки, залезая в спальник. Необычная интонация ее голоса заинтересовала Генку, и он спросил:

— Чё, неужели Карамзин так зашел?

— Да. — Женя помолчала немного, раздумывая. — Если что будет не так, ты меня сразу разбуди.

Генка обернулся.

— А что должно быть не так?

— Ничего. Не знаю. Все, что угодно. Что-нибудь увидишь или услышишь — буди меня.

— Ты чего, нявок увидела? — усмехнулся Генка, вспомнив вечер.

Женя не сразу ответила.

— Увидела, — сказала она, повернувшись на другой бок.

Исчезнувший лагерь

Утро началось с досадливого пробуждения под бодрый («Ну и какого черта он такой бодрый?!») голос руководителя.

— Груп-па-по-дъем-мис-ки-на-ба-зу! — довольно проорал Володя, втащив в шатер дымящийся котел с кашей.

Редко кто из утренних дежурных не испытывает тайного злорадства, видя, как мучительно тяжело его товарищи сбрасывают теплые сладкие сны. Он уже пережил это мучение пару часов назад, а сейчас активен и свеж, и свысока посматривает на штабель обреченно шевелящихся коконов. Ну что, мол, много вы выиграли, что поспали на два часа дольше, а-ха-ха? Зато я испытал унижение пробуждением один, а вы неуклюже копошитесь, стонете и трете опухшие лица у меня на глазах. Что, плохо, да? А мне хорошо!

Володя, победно усевшись на чурбак, весело поглядывал на свою унылую утреннюю паству.

— Блин, а не рано еще? — прохрипел спросонья Генка.

— Чёт-ты больно быстро управился. Надо в следующий раз девчонок ставить, чтобы подольше готовили. А нам — побольше поспать. — Данила пытался шуткой скрыть свое недовольство.

— Атас, ребята! Солнце высоко, небо чистое, перевал виден. Давайте-ка быстренько, ноги в руки, поели, собрались и пошли! «Нам природа снова шанс дае-ет», — выразительно пропел Володя, наслаждаясь превосходством первовставшего.

— О-ох…

— А нам точно туда надо? — попробовала пошутить Катя.

— Точно надо, — отрезал дребезжащий голос из димычева угла.

Димыч поднялся по первому зову руководителя, и сейчас ожесточенно натягивал на рейтузы капроновые штаны. Его лицо было черно от недосыпа, руки плохо слушались, но неколебимая душа снова была готова к дневным подвигам. Услышав этот голос, все затихли и стали поспешно собираться: он звучал как приговор, не подлежащий обжалованию.

— Какие у нас все-таки лоси собрались, — как бы невзначай уронила Яна, хмуро поглядев на Димыча.

— Каша остывает! Миски на базу! — заторопил Володя, постучав поварешкой изнутри по стенке котла. Ему, давно покинувшему мир сонных, трудно было сейчас сочувствовать чужому страданию. Нет — он, конечно, все понимает, но чего они так долго возятся?

— Лови! — Генка перебросил свой мешочек с посудой поближе к котлу.

— И мою.

Миски с разных сторон полетели к импровизированной кухонной зоне. Володя, улыбаясь, подбирал их и составлял полукругом — вот это уже хорошо, вот так по-нашенски!

— Сам бы жрал, да денег надо… Не ругайте повара, он готовит, как может! — в сотый раз повторял он свои нехитрые шутки, закидывая увесистые комки довольно неаппетитной массы по мискам.

Досада на его довольство и свою утреннюю немощь временно отвлекло Женю от ночных воспоминаний. Но, получив миску и водрузив ее на колени, она словно почувствовала порыв холодного ветра. Он принес с собой вчерашние картины. Сначала маленькое оранжевое пятнышко за деревьями, потом — большой костер и тени на его фоне. Она вздрогнула и чуть не уронила миску.

— Осторожно! — испугалась Яна. — Еду держи.

Группа увлеченно застучала ложками. Судя по молчанию, вкусовые качества каши были более чем средними.

— А чаю можно? — с полным ртом спросил Генка, с трудом пережевывая разбухшие зерна.

— Хе-хе, кашу чаем не испортишь! Кидай кружку.

«А может, ничего и не было? Может, мне это приснилось?» — с надеждой думала Женя. Хотя прежде таких подробных, неотличимых от реальности снов за ней не водилось. Она механически жевала кашу, не чувствуя вкуса. — «А что, если мне все-таки показалось, и это был наш костер?» — жалко взмолилась она, но тут же отсекла эту возможность, вспомнив зрелище погасших углей по возвращении в лагерь. Наш костер потух, а тот — еще как горел. Вариант, что она повредилась в уме и видела галлюцинации, был совсем грустным, и она запретила себе об этом думать. Но совсем не думать было нельзя. Подобно сверлу, мысль о костре свербила ее сердце. Невозможно было пошевелиться, не почувствовав ее холодного стального прикосновения.

— Женьк, ты чего, уснула? — послышался, словно сквозь туман, голос Кати. Женя с удивлением обнаружила в правой руке кружку с чаем, а в левой — овсяное печенье. Оказывается, все это время ее тело покорно