Он чувствовал, что вялотекущая «холодная война» вот-вот оборвется и начнется что-то действительно чреватое. Но у майора Дымова имелись встречные аргументы: предельная осторожность и ответная партизанская тактика. Лишь бы кто-нибудь из его людей раньше времени не спорол глупость…

И снова дорога, по которой он мог передвигаться уже вслепую. Но теперь их тропу освещали лампы дневного света, встроенные в потолок. Необходимость в фонарях временно отпала. Они почти бежали, давя разбросанные по полу обрывки кабелей. Чуть помедленнее, кони… Он пригнулся, выскальзывая на галерею, – теоретически пулю по корпусу никто не отменял. Никита, тяжело дыша, вывалился за ним. Вот так влипли! В помещении горела лишь одна очень тусклая лампочка – высоко на потолке. А ведь пятнадцать минут назад их тут горело несколько! Присели, рассыпались, схватившись за перила, – на всякий пожарный. И снова вкралось в душу чувство беспричинного ужаса – потемнело в глазах, задрожали лодыжки… Охнул Никита, падая на колени, а Глеб почувствовал, как жирный пот хлынул со лба – в таком количестве, что хоть умывайся этим потом! Соленые выделения щипали глаза, он начал яростно растирать их кулаками. Сердце бешено дубасило в грудную клетку. Сдавливало грудь, едва дышалось. «А ведь это действительно звуковые волны низкой частоты! – прозрел Глеб. – Ну, не может быть иначе, с какой стати?!»

– Ты как, командир? – прохрипел Никита, вцепляясь обеими руками в перила – а автомат повис на шее. – Ох, хреново мне что-то стало…

– Пошли… – проскрипел Глеб, – прорвемся… Надерем задницу этому засранцу, чтобы знал, как экс… кременты на нас ставить…

– Экскременты? – выплюнул Никита. – Ну, в общем… можно и так сказать…

И вдруг метнулось что-то под лестницей! Резкий стук, покатилась металлическая болванка. Задрожали перила. Глеб нашел в себе силы оторваться от перил, шагнуть на лестницу… и чуть не покатился с нее кубарем!

– Вот он, твой засранец… – хрипел Никита. – Черт, он под лестницу утек… В натуре, Глеб, не прикалывался Вадька, когда говорил, что его за ногу схватили… Ну-ка, дай-ка я туда пальну…

– Отставить, Никита…

– Да мать твою! – разозлился подчиненный. – Мы что, с ними пакт о ненападении подписали? Они тут издеваются над нами, а мы терпим, как Иисус Христос?

И тут в грузовом трюме, от которого их отделяла мастерская и узкий дверной проем, разразилась автоматная стрельба! Хлопали рваные выстрелы, трещали очереди. И на «тактичную» трескотню миниатюрных «ПП-91» наложились выстрелы из чего-то посолиднее – как бы даже не из изделий Михаила Тимофеевича Калашникова! Паника ударила в голову. Почему?! Какого черта?! Ведь люди должны находиться в машинном отделении! И он уже отринул этот надоевший страх, скатился по лестнице, хватаясь за перила, выпустил очередь под лестницу – напросились! Помчался к двери, высоко подбрасывая ноги, чтобы не запнуться о какую-нибудь хреновину. И все же Никита обскакал его – с воплем «Наших бьют! Что, уроды, настало время выйти из тени?!» вылетел за проем. Идиотом он не был, иначе не дожил бы до тридцатника, – рухнул на колени, откатился, спрыгнул в трюм, освещаемый далеко не весь, в котором где-то впереди метались сполохи выстрелов, рвали спертый воздух тугие очереди, истошно визжала женщина…

«Значит, война», – удрученно подумал Глеб, скатываясь вслед за Никитой.

Они уже держали свои сектора, рвались вперед, виляя, как зайцы, вникали в ситуацию. Автоматы Калашникова строчили от… машинного отделения, расположенного ближе к корме. А спецназовцы по какому-то нелепому стечению обстоятельств оказались посреди зала – почему они тут оказались?! По одной-единственной причине: их как-то выманили из машинного отделения, а потом ударили в спину, загнали в гущу контейнеров?

Остаток пути они ползли – пули свистели совсем близко. Не такой уж выгодной оказалась иллюминация – противник прятался в тени, перебегая по галереям (они намеренно перебили там все лампы), а залегшие в центре зала бойцы отлично освещались…

– Это мы! Не стреляйте, мужики! – кричал Никита, катясь и постреливая одиночными по метущимся в полумраке огонькам. Глеб поймал в перекрестие прицела клятую лампу над головой, поразил ее двумя пулями, прикрыл голову, когда посыпались осколки…

Представшая картина меньше всего напоминала пастораль. Бойцы укрылись за контейнерами, отстреливались «на ощупь». Крамер, вся физиономия в пороховой гари, прижался спиной к ребристому металлу, оскаленный, со сжатыми зубами, пот струился по лицу, – высовывался за угол, бил отсечками и быстро возвращался назад. В противоположном конце ряда на корточках сидел Платон, утирал шапкой пот (чего это они все вспотели?) и тоже время от времени разражался бесполезными, но очень грозными очередями. В узкой щели поперечного ряда корчилась Даша, она уткнулась носом в пол, заткнула уши, тоскливо выла. Чуть дальше в нескладной позе корячился Котов – зеленый, как крокодил, и с такой одухотворенной физиономией, словно решал дилемму – не переметнуться ли к противнику? «Нерационально, – машинально подумал Глеб, – даже если противник выиграет этот бой, какие у него перспективы? АБСОЛЮТНО никаких. Разве что быстренько прибудут добренькие дяди американцы и всех увезут в свой Диснейленд…»

Но не это больше всего ввергало в тоску. Рядом с Дашей стонал и обливался кровью Вадик Морозов! Глаза парнишки беспорядочно блуждали, он посинел от натуги. Пуля попала в верхнюю часть бедра – боль адская. Рыча от боли и обуревающих эмоций (подстрелили, черти, не может быть!), он выколупывал из патронташной сумки пакеты с бинтами, рвал зубами упаковку. Вроде не смертельное ранение – на глазок оценил Глеб. Выкарабкается. Он уже закатывался за контейнер, а пули за спиной стучали по полу, выли, рикошетили. Нормальная рабочая ситуация…

– Крамер, вы что, охренели?! – завопил он. – Что случилось?!

– Ага, это я охренел, – обиженно скривил губы боец, колотясь после очередного выстрела затылком о контейнер. – Легко тебе говорить, командир. А все, знаешь ли, побежали, и я побежал… Представь себе, сидим, никого не трогаем, поджидаем вас с Никиткой, Вадик покемарить решил – вроде в вертолете приснился ему какой-то важный сон, нужно было досмотреть… И вдруг, не поверишь – стук в дверь, и мужской голос из-за двери… Нормальный такой, хорошо поставленный мужской голос: дескать, мы хотим с вами вступить в переговоры, не надо стрелять. Еще и имя свое назвал: профессор… не помню. То ли Адомайтис, то ли Дюссельдорф, хрен бы его упомнил… А эта баба, – он ткнул пальцем в рыдающую Дашу, – как услышала этот голос, так сама не своя стала – подскочила, кинулась к двери, давай ее разблокировать. Мы и моргнуть не успели, как она давай вопить: «Ах, Александр Карлович! Ах, Александр Карлович!» Мы за ней – ползала пробежали, никого нет, а потом как давай нам эти демоны в спину пулять… Не поверишь, ни одного не разглядел, только вспышки… Какого хрена они хотят этим сказать? Ты что-нибудь понимаешь?

«Не нас эти демоны хотели увидеть, не нас…» – с отчаянием думал Глеб.

– Потом размышлять будем, Юрка… – Он подлетел к Даше, схватил ее за шиворот, злой, как барракуда, чуть пощечиной не повалил! Она смотрела на него сквозь слезы, всхлипывала – рука не поднялась наказать чересчур ретивую работницу «компании-перевозчика»… Он перекатился к Вадиму.