Брут почувствовал себя увереннее, чувство голода и усталость отступили.

— Сегодня их только пятеро, — произнес он. — Ты ведь знаешь, я лучший среди своих ровесников. Нет такого человека, который побьет меня на мечах.

Рений ответил хмурым взглядом.

— В свое время и я был лучшим, парень. По-моему, с тех пор уровень мастерства заметно упал. Однако мы еще можем их удивить.

Корнелия застонала от боли. Повитуха втирала ей в бедра золотистое оливковое масло, стараясь снять судороги. Клодия поднесла теплое питье из молока с медовым вином, и Корнелия выпила, почти не ощутив вкуса. Опять начались схватки; она вздрогнула и пронзительно закричала.

Повитуха спокойно делала свое дело: опускала кусок мягкой шерстяной ткани в чашу, слегка отжимала масло и плавными широкими движениями растирала живот и бедра Корнелии.

— Недолго осталось, — приговаривала женщина. — Ты молодец, все идет хорошо… Лед и вино облегчат боль, но скоро придется перебираться в родильное кресло. Клодия, принеси-ка побольше тряпок и губок на случай кровотечения. Хотя вряд ли крови будет много. Ты очень сильная, и бедра у тебя подходящие для этого дела.

Корнелия в ответ только стонала. Сватки учащались, она дышала тяжело и прерывисто. Сжав зубы и вцепившись руками в края жесткого ложа, молодая женщина начала напрягать ягодицы и бедра. Повитуха покачала головой.

— Не тужься, милая. Ребеночек еще только собирается выходить наружу. Он поворачивается в удобное положение, но ему нужен отдых. Я тебе скажу, когда наступит пора выдавливать ее из себя.

— Ее?.. — простонала Корнелия.

Повитуха кивнула.

— Мальчиков всегда легче рожать. С девочками приходится мучиться дольше.

Она поблагодарила Клодию за тряпки и губки и велела положить возле родильного кресла. Все было готово для завершающей стадии родов.

Клодия взяла Корнелию за руку и ласково гладила, стараясь успокоить. Открылась дверь: вошла Аврелия. Она быстро приблизилась к ложу и взяла невестку за другую руку. Клодия украдкой взглянула на госпожу. Тубрук рассказал ей все о проблемах хозяйки — их у нее имелось достаточно, но роды Корнелии были важнее, и Аврелия не могла не присутствовать при рождении внучки. Тубрук уехал в город по делу, о котором знали только они вдвоем, и теперь Клодия должна следить за хозяйкой, чтобы в случае приступа вывести ее из комнаты. Никто из слуг не отважился бы на это, и женщине поручение не нравилось, поэтому она молила домашних богов, чтобы на этот раз вмешательства не потребовалось.

— Мы думаем, что родится девочка, — сказала Клодия, когда мать Юлия встала по другую сторону ложа.

Аврелия не ответила. Клодия решила было, что хозяйка демонстрирует сдержанность в общении с рабыней, но потом отбросила эту мысль. Аврелия не была надменной госпожой, рабы и слуги трудились вполне посильно: Тубрук говорил, что хозяйка заботится о людях и они благодарны ей за это.

Корнелия закричала, и повитуха решительно кивнула.

— Пора, — сказала она и твердо спросила у Аврелии: — Ты нам поможешь, милая?

Ответа не последовало. Повитуха повторила вопрос громче, и Аврелия, казалось, вышла из состояния спячки.

— Я хотела бы помочь, — тихо ответила она, и повитуха, оценивающе посмотрев на хозяйку дома, пожала плечами.

— Ладно, но это может затянуться на несколько часов. Если не выдержишь, пришлешь вместо себя крепкую девку. Поняла?

Аврелия кивнула и приготовилась подхватить невестку, чтобы перенести ее в кресло. Клодия начала поднимать Корнелию, очень гордая доверием, что оказала ей повитуха, которую она знала еще с тех времен, когда та была рабыней. Сейчас повитуха стала вольноотпущенницей, но в ее манерах ничего не изменилось. Клодия уважала эту женщину и очень хотела сделать все как можно лучше.

Тяжелое родильное кресло привезли на повозке еще несколько дней назад. Сейчас оно стояло возле ложа, и женщины совместными усилиями перенесли в него Корнелию. Она крепко вцепилась в подлокотники и перенесла вес тела на узкое вогнутое сиденье.

Повитуха опустилась на колени перед Корнелией, осторожно раздвинула ее ноги и поместила их в приподнятые желобки, вырезанные в старом дереве.

— Спиной прижимайся к спинке кресла, — велела повитуха и повернулась к Клодии. — Смотри, чтобы оно не опрокинулось. Когда выйдет головка, скажу, что тебе делать, а сейчас держи кресло, ясно?

Клодия встала за спинкой и подперла кресло своим телом.

— Аврелия, когда я скажу, надавишь на живот. Не раньше! Все понятно?

Аврелия положила ладони на вздувшийся живот Корнелии и терпеливо ждала, спокойно глядя на повитуху.

— Опять начинается, — простонала Корнелия, кривясь от боли.

— Так и должно быть, милая. Ребеночек хочет наружу. Пусть идет, я скажу, когда надо будет тужиться.

Женщина улыбнулась и снова растерла лоно и бедра роженицы оливковым маслом.

— Теперь уже скоро. Готова?.. Ну, девочка, тужься! Аврелия, осторожно надавливай.

Вместе с повитухой Аврелия надавила на живот Корнелии, и та взвыла от боли. Они повторяли надавливания и отпускали, пока схватки не кончились. Корнелия взмокла от пота и обессилела от крика, мокрые волосы потемнели.

— Трудно бывает, пока не покажется головка, — утешила повитуха. — Ты молодчина, дорогая. Обычно женщины кричат, не переставая. Клодия, подложи под нее кусок ткани, а то она сотрет себе зад в лохмотья.

Клодия нагнулась и сделала, как ей велели, поддерживая при этом спинку кресла.

— Уже совсем скоро, Корнелия, — успокаивающе сказала она.

Роженица сумела слабо улыбнуться. Снова начались схватки, на этот раз страшные по своей силе, сводящие судорогой каждый мускул тела. Ничего подобного Корнелия никогда не переживала. Она чувствовала, что внутри ее движется что-то обладающее собственной волей и невероятной силой. Жуткое напряжение нарастало — и вдруг исчезло, забрав все ее силы без остатка.

— Я больше не выдержу, — прошептала молодая женщина.

— Головка вышла, дорогая. Дальше будет легче, — ответила повитуха спокойно и весело.

Аврелия вытерла руки тряпкой, наклонилась и заглянула меж дрожащих ног невестки.

Повитуха держала головку в ладонях, накрытых куском ткани, чтобы ребенок не выскользнул. Глазки девочки были закрыты, головка казалась уродливой и раздутой, но повитуха не выглядела озабоченной, а только властно отдавала указания.

Наконец тельце ребенка скользнуло ей на руки. Корнелия обвисла в кресле, почти не чувствуя ног. Дыхание было прерывистым, хриплым, и она благодарно кивнула, когда Аврелия вытерла ей лицо прохладной мокрой тканью.

— У нас девочка! — объявила повитуха, поднося к пуповине маленький острый нож. — Молодцы, женщины. Клодия, принеси горячий уголек, надо прижечь.