и во-вторых – комбат с Шаховским. Она ими использовалась как передвижной пункт управления, откуда можно было поддерживать связь, вести командно-штабную работу и какие-то короткие совещания офицеров в режиме «на ногах».

Машина являлась просто крайне необходимой! Но для всего, что угодно, кроме, собственно, самого ремонта техники. Все неотложные работы, как правило, осуществлялись на местах прямо возле повреждённых машин, которые были притянуты до стоянки.

В кунге были намертво прикреплены столы-стеллажи, по ящикам и шкафчикам которых была распихана целая куча нужного инструмента. Фактически это был склад на колёсах для инструментария и ремонтных приспособ.

Туда же, в период выхода на боевые, загружались офицерами прихваченные с собой разные дополнительные продукты и личные вещи, вроде консервов из чипка, умывальных принадлежностей и чистого нательного белья.

В углу возле выхода стояла стационарная буржуйка: замечательная и не прожорливая, которая создавала внутри кунга в традиционно холодные ночное время просто Африку. В условиях высокогорья даже летом ночи пронизывающе зябкие, а с натопленной печкой спать в машине можно было раздетыми как на знойном континенте.

Отдыхать укладывались на те самые металлические стеллажи под инструменты, которые специально по их дополнительному функционалу именно на это и были рассчитаны. Они были П-образно размещены по периметру кунга. Поверх рабочих столов накидывались армейские матрасы, и лежбище было готово.

Это был дом на колёсах, но не для досуга, отдыха и путешествий, а для такой вот работы – для войны! Вот для этих «потребностей» – это был очень удобный транспорт.

В крытом кузове уже находились зампотех и комбат. На стеллажах лежали матрасы, застеленные армейскими одеялами, на которые брошено кое-что из офицерской боевой экипировки. Посреди кабины кунга, в середине пространства между стеллажами, было немного свободного места, чтобы поставить большой табурет под импровизированный стол. И стояло три совсем маленьких раскладных стульчика.

Комбат оставался лишь в одной тельняшке. Зампотех был в своём техкомбезе: видимо, он ещё собирался чем-то вскоре заниматься – техники под его контролем было столько, что он мог бы вообще никогда спать не ложиться, но и тогда бы не со всеми делами справлялся – такова непростая доля всех технарей.

Сейчас же они ожидали возвращения Шаховского, который должен поставить подчинённым задачи на эту ночь. И накрывали мужской ужин.

Питание офицеров состояло из сухпая, который выдавался на базе полка ещё в преддверии выхода: разные комплектации «Горного пайка», который был отличного качества. Суточного рациона на одного человека было вполне достаточно. И выделялось его каждому на много суток. Но боевые операции иногда длились по целому месяцу и больше. Весь сухпай попросту заканчивался, а возможностей организовать горячее кормление в подобных условиях не имелось.

Многие солдаты были  из Средней Азии, а там все мужчины с детства обучаются готовить. И к возрасту армейского призыва молодые парнишки становятся знатными поварятами. Они-то, как правило, и готовили на боевых в своих экипажах. Но на марше всегда сложно кашеварить, потому что много других задач: заправка техники, устранение повылазивших поломок. Если применялось оружие, то необходимо пополнить боекомплект, то есть добить ленты боеприпасами и загрузить ими оружие. На всё это нужно время. И на марше обходились обычно сухим пайком плюс тем, что купили в чипке перед выходом.

В пунктах постоянной дислокации они присутствовали в каждом полку, и в них постоянно имелся такой ассортимент, которого в обычных магазинах на территории Союза найти было невозможно. Отличные разнообразные мясные, рыбные и овощные консервы, консервированные американские сосиски, которые можно сразу разогреть в банке. Датская ветчина и полукопчёная колбаса короткими палками «на один раз», прочие деликатесные консервы, боржоми, югославские соки в полулитровых стеклянных бутылках, апельсиновый газированный лимонад «Си-си» в металлических баночках. Американские сигареты по бросовой для Союза цене, и все популярные виды сигарет из традиционного ассортимента хорошего советского магазина.

Вот в этом магазинчике и осуществлялись необходимые для боевых выходов продуктовые докупки. А также бралась пара коробок лосьона после бритья, так как товар был полезный и дешёвый: по 50, 55 и 60 копеек за полулитровую банку. В «Розовой воде» и «Огуречном лосьоне» было 40 процентов спирта. Самым крепким – 60 процентов – был голубоватый «Пингвин». Был он ещё и самым дорогим – 60 копеек – и самым вонючим, но если пропустить его через специальный компактный армейский фильтр для очистки и обеззараживания воды, то свою функцию спиртосодержащего продукта он выполнял настолько великолепно, что отлично годился даже для употребления внутрь.

Разговаривая и накрывая, зампотех и комбат вскрыли консервы и выставили на импровизированный стол. На ужин пошла банка «Томатов в собственном соку», тушёнка, бутылка югославского сока; нарезали палку полукопчёной колбасы, луковицу. Зампотех вскрыл американские сосиски в банке и поставил их на буржуйку, чтобы они закипели. Комбат залил пузырь «Пингвина» в армейский фильтр.

Этот фильтр был сделан как боковая вставка внизу прозрачного плотного полиэтиленового пакета, который можно было подвесить где угодно, а отфильтрованная жидкость, пройдя через фильтр, потом вытекала медленной струйкой через гибкую резиновую трубочку с металлическим зажимом на конце неё вместо крана. После очистки она превращалась из голубой в кристально прозрачную, но следы «пингвиньего» запаха оставались в ней на еле уловимом, но всё же осязаемом уровне даже после нескольких очисток. Поэтому не заморачивались и каждый флакон фильтровали лишь раз.

Во время всех этих приготовлений мужчины вели разговор.

– Серёга, Серёга. Жаль парня. Отличный офицер был. Человек надёжный. Друг… У него жена есть, то есть была? А дети были? – с грустью в голосе заговорил зампотех.

– Кто-то был… по-моему, мальчик и девочка. Ведь как чувствовал, что так случится. Уже с утра был как не в своей тарелке, – отозвался комбат.

– А что утром? – напрягся впечатлительный зампотех.

– Когда Шаховской бача раздавил, Крикунов это сам видел, своими глазами, и потом был как по голове ебабахнутый. Хотя и не такое ведь видеть приходилось. Сказал, чувствует, что ничего хорошего на этом выходе нас не ждёт. Типа, «мандулой чувствую», – рассказал утренние события и слова комбат.

– Для первого дня, действительно, слишком много херни набралось. А Таську жалко, – переключился на неё зампотех. – У девчонки всё только налаживаться в жизни началось… Молодая, симпатичная, расторопная, – всё в ней есть, а горя с лихвой начерпала. Совсем как-то несправедливо жизнь с ней обходится. У них же, кажется, с Крикуновым планы были … Вот тебе и планы…

– День действительно полное дерьмо. А это только начало эпопеи… Надежды на то, что пройдём без заморочек, – комбат деланно развёл в стороны руки, узнаваемо цыкнул особым звуком, который у него означал досаду, – а нету! – буркнул он.

– Ну, сейчас-то, когда мы всей опергруппой, духи вряд ли сунутся. А вот когда на блоки разъедемся, то там уж действительно китыч серьёзный будет. Ясный перец, что они за нас основательно взялись. Будет ещё тот замес, – безрадостно напророчил зампотех.

– Ладно, Володь, не каркай. Будет день, будем посмотреть…