Римская монета (ок. 70 г. н. э.) изображает Тита, завоевателя Иерусалима, в виде солдата, стоящего над фигурой женщины в слезах, олицетворяющей Иудею. American Numismatic Society

“Илиаду” от поразительной монеты Веспасиана отделяет почти целое тысячелетие, и за столь долгий исторический промежуток уже начали складываться понятные нам представления о Западе и Востоке. Этому во многом способствовали такие события, как завоевание римлянами Египта и позже – захват Иудеи Титом. Если уже в поэме Гомера можно уловить легкий намек на будущую роль Азии как предмета эротических грез мужчин Запада, то на монете Веспасиана эта тема заявлена с тревожной откровенностью. Там Азия уже представлена в виде женской сущности, слабой и плачущей, тогда как фигура завоевателя олицетворяет грозную мужественность Запада.

На протяжении долгой истории взаимоотношений Востока и Запада, начиная с римлян в Иудее и заканчивая американскими солдатами во Вьетнаме, сексуальные удовольствия являлись далеко не случайным, неожиданным “побочным продуктом” завоевания, имперской эксплуатации и экспансии или погони за богатством, славой, властью и приключениями. В двух случаях такого рода удовольствия ожидались с самого начала. В истории Антония и Клеопатры смуглая азиатская царица предстает роковой соблазнительницей, сиреной на берегу, загадочной иноземкой, в которую западный путешественник влюбляется до безумия, добровольно делаясь ее рабом. Эпизод с похищением Брисеиды и Веспасианова монета свидетельствуют о древних обычаях грабежа и насилия после победы, а так как за редкими исключениями победы в основном одерживал Запад, то, как правило, насилию подвергался Восток. Поэтому в более позднюю эпоху, когда западные мужчины начали массово приезжать на Ближний Восток, в Северную Африку, Индию, Восточную и Юго-Восточную Азию, они предвкушали эротическое “пиршество”, разительно отличавшееся от того, что доступно им дома.

Возникновению пронизанного эротикой образа Востока издавна способствовали легенды и литература. Затем, начиная с раннего Возрождения, этот образ становился ярче благодаря рассказам путешественников, посетивших владения восточных правителей. Восток, даже когда его описывали, не заостряя внимание на эротических усладах, рисовался краем чудес (а порой и ужасов), загадочной территорией вроде океанов на средневековых картах, где обитают волшебные существа – чудовища, змеи и полулюди-полузвери. На этом Востоке водились крокодилы, лившие слезы при пожирании людей, бил источник, чьи воды даровали вечное исцеление от всех болезней, и сироты поедали собственных умерших родителей, чтобы те обрели последнее упокоение не где-нибудь, а в утробах родных детей. Такой Восток казался другой планетой и играл примерно ту роль, которую впоследствии начнут играть другие планеты в научно-фантастических романах. Ведь появляются же сегодня “рассказы путешественников” о космических пришельцах, похищающих землян и проводящих над ними сексуальные эксперименты. Нечто подобное можно найти и в старинных рассказах о путешествиях на волшебный Восток, где речь идет, разумеется, не о сексуальных экспериментах, а о дворцах наслаждений, многоженстве, сексуальном рабстве и распутных женщинах – словом, обо всем, что занимало тогдашнее коллективное сознание.

Самым знаменитым было, конечно, путешествие Марко Поло, чей рассказ изобиловал настолько сказочными описаниями двора великого китайского правителя и всей его страны, что многие современники не сомневались: он просто выдумал все это. Но вслед за Марко Поло явились и другие путешественники, чьи слова подтверждали репутацию волшебного, полного любовной неги Востока. Благодаря этим рассказам Запад окончательно подпал под чары восточного эроса.

В XIII веке монах Гильом (Вильгельм) Рубрук, миссионер-францисканец фламандского происхождения, родившийся около 1215 года в северной Франции, по приказу французского короля Людовика IX предпринял путешествие из Константинополя в монгольскую столицу Каракорум. Ранее Гильом сопровождал Людовика в крестовом походе 1248 года, и его репутация доброго христианина и порядочного человека была непогрешима, как и цель, которой задались они с Людовиком, – обратить монголов на путь истинной веры. Добиться поставленной цели монаху не удалось, зато его знакомство с монголами длилось целых два года.

Гильом оказался внимательным и дотошным наблюдателем. Он первым установил, что Каспийское море со всех сторон окружено сушей. Его описания монгольской юрты, женских украшений, свадебных и погребальных обычаев монголов и поклонения “ложным богам” отличаются точностью деталей и полной достоверностью. А потому, надо полагать, правдиво и его описание полигамной сексуальной культуры монголов, совершенно диковинной для тогдашних европейцев. “И если у господина очень много жен, – писал Рубрук о татарском всаднике, – то та, с которой он спит ночью, сидит рядом с ним днем, а всем другим в тот день надлежит приходить к тому дому, и там в тот день происходит собрание, приносимые же подарки складываются в сокровищницы этой госпожи”.[7]А еще он рассказал о явлении, которое в последующие века не давало покоя многим европейцам, – о рабынях, державшихся специально для обслуживания сексуальных прихотей господина: “Человекоубийство они карают смертным приговором, так же как соитие не со своею женщиной. Под не своей женщиной я разумею или не его жену, или не его служанку. Ибо своей рабыней можно пользоваться как угодно”.

Следует отметить, что монголы отнюдь не являлись каким-нибудь маленьким неизвестным племенем, служившим загадочным предметом любопытства. Это был народ грозных всадников, который в первой трети XIII века опустошил своими набегами половину Восточной Европы, народ, славившийся такой доблестью, что от одного его имени трепетали короли и плакали маленькие дети. “В поясе они в общем тонки, за исключением некоторых, и притом немногих, росту почти все невысокого… – писал Джованни дель Плано Карпини, ездивший к монгольскому двору, также по распоряжению чрезвычайно благочестивого Людовика IX, в 1246 году, за семь лет до Гильома. – По сравнению с другими людьми они очень вспыльчивы и раздражительного нрава. И также они гораздо более лживы, чем другие люди, и в них не обретается никакой почти правды; вначале, правда, они льстивы, а под конец жалят, как скорпион. Они коварны и обманщики и, если могут, обходят всех хитростью. Это грязные люди, когда они принимают пищу и питье и в других делах своих. Все зло, какое они хотят сделать другим людям, они удивительным образом скрывают, чтобы те не могли позаботиться о себе или найти средство против их хитростей… Их пищу составляет все, что можно разжевать, именно они едят собак, волков, лисиц и лошадей, а в случае нужды вкушают и человеческое мясо… Все же желающие сражаться с ними должны иметь следующее оружие: хорошие и крепкие луки, баллисты, которых они очень боятся, достаточное количество стрел, палицу (dolabrum) из хорошего железа или секиру с длинной ручкой (острия стрел для лука или баллисты должны, как у татар, когда они горячие, закаляться в воде, смешанной с солью, чтобы они имели силу пронзить их оружие), также мечи и копья с крючком, чтобы иметь возможность стаскивать их с седла, так как они весьма легко падают с него, ножики и двойные латы, так как стрелы их нелегко пронзают их, шлем и другое оружие для защиты тела и коня от оружия и стрел их… И так как, за исключением Христианства, нет ни одной страны в мире, которой бы они не владели, то поэтому они приготовляются к бою против нас…”[8]