– Должно быть, тебе здесь было совсем одиноко, да? – заворковал Теодор, наглаживая шею скакуна.

Уинифред почувствовала себя лишней. Раздраженная, она повернулась на каблуках.

– Я пойду в дом.

– Погоди! – Теодор, смущенно улыбаясь, шагнул из денника. – Хочешь тоже его погладить?

– Нисколько.

– Брось! Он будет рад.

Уинифред замерла у порога, и Теодор снова взял ее за руку. Она закатила глаза и попыталась высвободиться, но даже Дарлинг заметил бы, что делает она это без особой охоты. Возможно, ей все-таки немножечко хотелось узнать, какова на ощупь морда Барвинка – блестящая и коричневая, как отполированная древесина.

– Знаешь, кто еще терпеть не может лошадей? – Теодор выдержал драматическую паузу. – Бабуля Мисси.

Сравнение с Мелиссой Дарлинг раздражало и забавляло Уинифред почти в равной степени. По одной только этой причине она до сих пор позволяла Теодору эти глупые шутки.

– Должно быть, она единственный здравомыслящий человек в вашем доме! – парировала она.

– Какой ужас! Назовешь меня разок негодником, и я действительно начну вас путать.

Теодор подвел ее к коню, и Уинифред вдруг пришло в голову, что он стал гораздо смелее. Прежде он не решался так открыто посмеиваться над ней и так уверенно хватать за руку. Отношения между ними менялись, они больше узнавали друг друга, пробовали границы дозволенного, учились прощать пустяки.

Но у нее все еще не хватало смелости наконец установить природу их связи. Сколько еще она сможет оставаться гостьей в великолепном доме Дарлингов? А когда придет время уезжать, какова вероятность, что Теодор все-таки последует за ней?

Нет, он не покинет ее. Она этого не допустит.

Уинифред завела свободную руку за спину и с силой стиснула ее в кулак. Напряжение в груди было почти таким же осязаемым.

– Тедди?

– Да?

Кто мы друг другу?

Уинифред раскрыла было рот, но тут же пришла в ужас от собственной решимости и поспешно разжала пальцы. Нет, Теодор только вернулся домой, только увиделся с семьей – она не может отравить его счастье своими условиями и капризами.

– У этого коня глаза точь-в-точь как у тебя.

Рассмеявшись, Дарлинг накрыл ее руку своей ладонью и поднес ее к морде скакуна. Уинифред затаила дыхание, но Барвинок только моргнул. Она почувствовала его короткую бархатистую шерсть. Осмелев, Уинифред кончиками пальцев погладила твердую морду животного.

– Хочешь прокатиться верхом? – предложил Теодор.

Уинифред поежилась, отняла ладонь, и Барвинок повел головой, будто приглашая ее снова прикоснуться к себе.

– Я не умею.

– Ты не умеешь ездить верхом? – со смехом уточнил он. – Не может быть!

Уинифред вспыхнула.

– Не всем дарили скакуна на десятилетие, – колко заметила она.

Теодор казался искренне смущенным. Он почесал голову, как делал всякий раз в минуты растерянности, и виновато произнес:

– Извини, глупость сказал. – Он затолкнул в карман измятый воротник, порылся в нем и выудил кусочек сахара. – Утащил за завтраком. Попробуешь его покормить?

Со вздохом Уинифред вытянула руку, и Дарлинг положил ей на ладонь кубик.

– Просто поднеси его к морде.

Барвинок мягкими губами пощекотал ладонь… и вдруг с отвратительным чмоканьем лизнул ее, забирая сахар. Она успела увидеть огромные зубы, каждый размером с монету. Охнув, Уинифред попятилась.

– Гадость! – завопила она и вытянула руку перед собой, не решаясь вытереть ее о платье. Она уже пожалела, что послушала Теодора и вообще прикоснулась к этому грязному животному. – Он облизал меня!

Дарлинг, по всей видимости переложивший все содержимое сахарницы себе в карман, выудил еще один кусочек рафинада и скормил его коню.

– И вовсе не гадость, – обиженно пробормотал он, но вынул из кармана жилета носовой платок и принялся бережно обтирать ладонь Уинифред. – Это он так поблагодарил тебя.

– Позволяю ему оставлять благодарности при себе!

– Может, тогда ты примешь мою благодарность?

Он повязал ее кисть платком, будто она поранилась, и теперь нежно держал за запястье.

Нет, он совсем не изменился. Под слоем рожденной близостью уверенности Дарлинг был все таким же: нерешительным до первых шагов, опасающимся оступиться – словно Уинифред была диким зверьком, которого легко спугнуть неосторожным движением или словом.

Уинифред шагнула ближе и положила его руку себе на талию, чувствуя, как от простого прикосновения по ее телу прокатывается теплая дрожь.

– Бога ради, Теодор, ты ведь не собираешься меня лизнуть?

Краска бросилась в лицо Дарлингу. Он попытался отдалиться, но Уинифред потянулась вперед и поцеловала его, с восторгом чувствуя, как грудь юноши встрепенулась от сбившегося дыхания. Она скользнула пальцами по его щеке, ощущая твердость выступающей скулы и гладкость юношеской кожи, а Теодор с тихим вздохом запустил пальцы в ее переплетенные волосы. Он знал, что Уинифред нравится, когда он так делает, пускай позже она и будет ворчать из-за испорченной прически.

Да, он все еще понимал ее лучше, чем она понимала саму себя. А самое главное – он все еще был в нее влюблен. Пока что этого было достаточно.

* * *

Кэтрин отвела Уинифред просторную гостевую комнату, размером она была с Малый кабинет в доме Дарлингов на Керзон-стрит. Мэттью уже перенес сюда ее багаж – три саквояжа, два длинных дорожных кофра и бесчисленное множество коробок со шляпами и обувью. Ошеломленная количеством собственных вещей, Уинифред присела на край кровати и огляделась.

Интерьер был выполнен в зеленых тонах: изумрудные шелковые обои, болотного оттенка шелковый полог и портьеры. Даже старинные настенные канделябры были покрыты зеленоватым налетом патины. На маленьком туалетном столике рядом с букетом цинний в хрустальной вазе были разложены новенькие щетки для волос в серебряных оправах. На стенах были развешаны акварельные картинки с изображениями Лондона: Вестминстерское аббатство, шпиль церкви Святой Бригитты и мост Блэкфрайерс.

Сердце защемило от тоски. Уинифред прекрасно знала о недостатках родного города: грязный, шумный, вонючий, нечуткий к своим жителям и алчный до их денег. Но все это блекло перед теми мгновениями, когда смог рассеивался, звонки и колокола стихали, набережные блестели от недавно прошедшего дождя, и вечерний Лондон зажигался тысячей огней. Такое мгновение ей всегда хотелось запереть, написать о нем, запечатлеть в почтовую открытку. Но она не умела красиво писать или рисовать, ей оставалось хранить этот миг в памяти – нетронутым, и потому разъеденным по краям временем. Уинифред всегда мечтала сбежать из столицы, но сейчас ей почему-то нестерпимо хотелось обратно.

Может, предосторожности все-таки были излишними? Когда они смогут вернуться?

В дверь постучали, и Уинифред услышала голос мисс Дарлинг:

– Могу я войти?

Бесшумно опустившись на колени, Уинифред отперла замок на кофре и вынула из него лежавшие сверху перчатки. Ей не хотелось, чтобы Кэтрин застала ее без дела.

– Войдите!