и вырастить, а прав или богатств каких при ней не водится. Он затягивается, выпускает изо рта густое облако вонючего дыма.

— Ты только мне не говори, — хрипит он, закашлявшись, — что веришь в их этого Спасителя, а. Уж сколько лет мы с тобой тут работаем, сколько всяких разных Стоунов повидали, а от Спасителя одни только россказни и были. Ну жили тут раньше эти его жрецы, ну построили им когда-то часовню — реальнее-то он от этого не стал. Сказки это всё. Для детей и блаженных.

— Да кто ж тогда беднягу убил?

— А то я не сказал бы, если б знал, — фыркает Эрик. — Они каждый год друга поубивать готовы, но не думал я, что когда-то до настоящих убийств дойдёт. Чай не зря говорят, будто деньги людей портят. Глядишь и ещё кого прикончат.

— Типун тебе на язык, Эрик! — едва не кричит Марта, отставляя в сторону чашку с чаем. Опять она туда свою фирменную настойку добавила — болиголовом до сих пор на всю кухню несёт. — Ты видел, какой там шторм? Он до завтрашнего утра не утихнет, а то и до послезавтрашнего. И если окажется, что кто-то из наших за этим стоит… Жуть! Всех же перебьют.

Нет, в такие глупости не верится. Может, и стоит за этим кто-то из детей Ричарда — Стефан, а то и сам Кроуфорд решил женой прикрыться, лишь бы на него никто думать не стал. А может сидит на острове какая-то тварь — хочется ей чужие денежки заграбастать, когда вся семья помрёт. И под тварью он подразумевает вовсе не так называемого «спасителя», а самого обычного человека. Просто не знает ещё, которого.

Эрик вздрагивает и потряхивает косматой головой. На ночь-то так думать не стоит, а то спать придётся в обнимку с охотничьим ружьем. Он вновь затягивается.

— Так того и боюсь, Марта, — выдыхает он. — Того и боюсь.

За окном сверкает молния, от грома едва не содрогаются ставни, и свет на кухне резко тухнет. Хлопает дверь.

— Ну вот те раз, — Эрик поднимается на ноги, с грохотом отодвигает табурет и на ощупь двигается в сторону двери. — Никак пробки выбило.

Тьма стоит такая, что единственным, что ещё можно разглядеть остаётся огонёк тлеющей сигареты. Он крепче стискивает ту зубами, грязно ругается, натолкнувшись на стоящие неподалеку от двери банки. Вот и любит же Марта понаставить утвари где ни попадя!

Дверь оказывается заперта.

— А дверь-то ты зачем закрыла? — Эрик по привычке оборачивается, но разглядеть Марту не может.

— Да открыта была. Ты может сам закрывал? Посмотри, там ключ в ключнице должен быть.

Ключницу приходится искать на ощупь. Эрик медленно двигается вдоль стены, руками проводит по заставленным посудой столешницам и наконец-то чувствует под пальцами небольшой стык — значит, где-то здесь и висит на стене ключница. Шарит пальцами по стене, ощущает под ними зернистость штукатурки. Вот удивительно, как резко могут обостриться чувства, стоит одному из них отключиться.

Марта позади оглушительно вопит.

Напрочь забыв про ключи, Эрик резко разворачивается и хватает со столешницы первое, что попадается под руку — вроде, кастрюлю.

— Марта, ты цела? — спрашивает он, когда напрягается всем телом, готовый ударить в любой момент, и шагает обратно к столу. Медленно, осторожно, прислушиваясь к каждому шороху.

Она молчит. Он слышит грохот и звон посуды, словно та упала со стула и потянула за собой скатерть и все те тарелки, что ещё стояли на столе. Чужие шаги начинают отзываться хлюпаньем. Да разве ж на полу была вода?

Идти становится тяжелее. Ботинки прилипают к полу. Эрик чертыхается про себя. Вот только столкнуться с убийцей для полного счастья ему не хватало. Староват он уже для этого, да и пожить ещё хочется. Там, в городе, у него ещё жена — даром, что сварливая — и совсем ещё зеленый сын. Да он же со своей работой с ним даже пообщаться толком не успевает!

— А ну покажись, гад! — кричит Эрик, голос хрипит. — Только и умеешь, что на женщин набрасываться, а? Дерись как мужчина, кем бы ты там ни был!

Он слышит, как сдавленно стонет на полу Марта, слышит её сбивчивое дыхание. Ещё жива, значит, — уже хорошо. Эрик крепче сжимает в ладонях кастрюлю, которая на поверку оказывается тяжелым котлом для жаркого.

Но кого-то чужого он не слышит. Дождь продолжает барабанить по окнам, заглушая большинство звуков. Когда молния вновь освещает просторную кухню, он замечает черную тень в другом конце помещения.

— Попался! — кричит Эрик, прежде чем броситься на преступника. Даже если ничего у него не выйдет, он не собирается умирать как последний трус.

Добежать он не успевает. Спотыкается, будто ему ставят подножку, и валится на пол. Падает не иначе как рядом с Мартой, судя по приглушенному стону неподалеку.

Весь пол и впрямь залит водой — непривычно густой, вонючей. В темноте не видно, но тот как помоями облили. Эрик морщится, пытается подняться, но не может.

О том, что его ударят по затылку он знает заранее. Предугадывает — шестое чувство срабатывает, а может и подсказывает кто. Он теряет сознание и впервые думает: «а может, существует всё-таки этот их Спаситель?»

Даже если и существует, спасать он его не спешит. Никто не спешит.

***

Следующим утром в поместье непривычно тихо: не гремит посудой миссис Стэнли, не носится туда-сюда недовольный продолжительным штормом сторож Саммерс, не слышно даже Джеймса. А ведь тот зачастую коротал свободное время за игрой на гитаре где-нибудь в комнате прислуги, когда заняться в доме было нечем — а садовнику в шторм, когда и в сад-то выйти не получится, заняться как раз нечем.

Лили с подозрением выглядывает в коридор, но никого не видит. Все гостевые комнаты располагаются на втором этаже, неподалеку от её спальни, и она замечает приоткрытые двери, но ничего не слышит. Наверное, остальные уже давно заняты своими делами.

За окном темно — небо всё так же затянуто тучами, завывает ветер и не стихает гроза — и понять, сколько сейчас времени, Лили не может. Часов в комнате нет. Мрачная и жутко уставшая, словно всю ночь её избивали мешками с картошкой, она спускается на первый этаж.

Пол у лестницы залит водой, дверь в подвал открыта нараспашку и несёт оттуда помоями. Сделав ещё несколько шагов вперёд, Лили замечает, что за этой дверью собралась вся семья — они толпятся на ведущих вниз ступенях. Таких же мокрых, измазанных в песке и водорослях.

Она непроизвольно вздрагивает.

— Не смотри туда, Лили, —