Она действительно странно ведет себя, но то, что она никогда не упоминала Пола, оказывается, вовсе не так уж неожиданно. Она никогда не рассказывала о себе ничего личного. Никогда. В любом случае эта квазиродственная связь с Полом Парлипиано объясняла его странный интерес к моей персоне. Слава богу, мой рот был уже пуст, иначе я вылила бы еще больше жидкости на бедного юношу.

— Хм, Тэрин не говорила мне, что ей нравятся мои статьи.

— Она очень тебя уважает.

— А я и не знала, — сказала я, испытывая странную гордость оттого, что мною восхищается сводная сестра Пола Парлипиано. — Она никогда не упоминала, что ты ей вроде как брат.

Его лицо посерьезнело.

— У нее были проблемы в девятом классе, — он специально выражался расплывчато, но я отлично понимала, о каком происшествии он говорит. — Из-за этого она потеряла веру в себя.

— Да, — кивнула я.

— У нее не возникало проблем с моей сексуальной ориентацией, но она понимает, что наша школа — это не самое просвещенное место.

Здесь у меня возник вопрос: как вести себя в ситуации такого полуразоблачения? Я имею в виду, что я-то уже знала, что он гей. Может быть, мне нужно подмигнуть ему? Пусть он поймет, что не нужно дальше ничего объяснять…

— Вот почему ей так нравились твои статьи. Благодаря им она чувствовала себя не так одиноко, — продолжил он. — В Пайнвилле трудно быть не таким, как все. Будь то человек вроде нее, вроде меня или вроде тебя.

— Расскажи мне об этом, — пробормотала я.

— Это просто круто, что я перебрался сюда. Здесь я впервые почувствовал, что могу быть самим собой, а также найти друзей, во многом похожих на меня. Или людей, которые на меня не похожи, но которые готовы принимать меня таким, какой я есть.

Неужели есть такое место на Земле?

— Я вступил в ЛПКУ. «Люди против конформизма и угнетения».

— Это что, организация геев и лесбиянок?

— Ну, в этой организации состоят и гомосексуалисты, но не это наша основная идея. Мы ведем сопротивление против жадности и нарциссизма.

— Типа Закрытого клуба на стероидах?

— Не совсем.

— Вы социалисты?

— Некоторые из нас — да, но на самом деле мы за истинную демократию. Мы не выбираем себе руководителей, у нас нет никакой иерархии.

Я не могла придумать ничего достаточно клевого в качестве ответа, поэтому я так и сказала: «Клево».

— Это действительно клево, — улыбнулся Пол. — В отличие от других, более известных анархических организаций, мы твердо стоим на принципах ненасильственного сопротивления. Мы работаем в рамках общественно-политической системы, чтобы вызвать изменения, а также действуем за пределами системы, чтобы тем, кто может что-то изменить, стало жарко. Прямо как ты в своих статьях.

Вот это да! Ни хрена себе!

— Мы считаем, что убеждения и действия человека не должны расходиться между собой. Они должны быть единым целым.

Я тоже так считаю. И все-таки мне проще думать о чем-то, чем взять и сделать это. Возможно, такая организация — это как раз то, что мне нужно. Я должна была уточнить еще одну деталь.

— Ты не чувствуешь себя… — я судорожно попыталась подобрать подходящее слово, не смогла этого сделать и выдала первое, что пришло мне в голову, — идиотом здесь, в Колумбии?

Блин. Блин. Блин. Я почувствовала себя по-идиотски, едва лишь произнесла эти слова.

— Я не хочу сказать, что ты идиот, просто это было такое событие, когда ты поступил в Колумбийский университет. Просто… ну… если кто-то из Пайнвилля поступает в вуз «Лиги плюща», это уже само по себе событие, это удалось всего троим за много-много лет, и двое из них вылетели еще до окончания первого курса и отправились в Рутгерс, не то чтобы Рутгерс был плохим университетом, но это же не Колумбия, сам понимаешь…

Пока я болтала, он пил кофе маленькими глотками.

— И я знаю, что я сама не идиотка. Но мне беспокойно от того, что я единственная умная ученица в Пайнвилле. Если я вдруг попаду в заведение «Лиги плюща», окажусь рядом с настоящими студентами, которые окончили настоящие школы…

Я поняла, что моя навязчивая идея попасть в «Лигу плюща» никуда не делась. Она просто трансформировалась в неадекватное в своей необоснованности нежелание поступать в эти престижные вузы.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал он, когда я наконец иссякла. — Поначалу было страшновато. Мне казалось, что я невежда, потому что у меня не было той культуры, которую прививали моим однокурсникам с ранних лет. Но это не причина для того, чтобы идти в другой, менее страшный институт. Неужели ты хочешь так и остаться невеждой? По-моему, лучше принять вызов.

Я кивнула. Да, кивнула.

— Вызов нужно принять, — его голос окреп, стал более убедительным. Я представила, как Пол выступает перед толпой, собравшейся на митинг. — Вот она, главная проблема нашего общества — мы не желаем поднять свою задницу со стула, мы добровольно довольствуемся тем, что достается нам без труда. Прими вызов, Джессика!

Я еще более активно закивала головой.

— Члены приемной комиссии знают свое дело. Если они решат, что ты достаточно умна, чтобы учиться там, значит так оно и есть, — он сделал небольшую паузу. — На основании того, что я о тебе знаю, Джессика, ты действительно достаточно умна, чтобы там учиться.

Моя шея чуть не слетела с шарниров.

— Мне нужно вернуться в кампус. Хочешь, пойдем со мной? Я покажу тебе университет, пока не началось мое следующее занятие. Может, познакомлю тебя с кем-нибудь из ЛПКУ…

Он совершенно неверно истолковал резкие сокращения мышц моего лица, которые случились из-за удушающего счастливосчастливорадостнорадостносчастливогосчастья.

— Ах да. У тебя же чтения в Крови и Чернилах.

НЕТ! Я ПОЙДУ ТОЛЬКО ТУДА, КУДА ПОЙДЕШЬ ТЫ, ПОЛ ПАРЛИПИАНО, ГОМОСЕКСУАЛИСТ МОЕЙ МЕЧТЫ!

— Нет, это не обязательно. Я практически свободна, — сказала я как можно спокойнее.

— Ты уверена?

— Более чем когда-либо. — Можно воспользоваться твоим пейджером?

На самом деле, мне было наплевать на Кровь и Чернила. У меня никогда не было особого желания читать вслух свою писанину перед Черными Бардами, потому что я не писатель, что бы там ни говорил Мак. И вот, с пейджера Пола я написала Маку сообщение о том, что я не приду на Кровь и Чернила и что я самостоятельно вернусь в свой кампус. Программа все равно подходила к концу, так что какие санкции можно было наложить на меня за это непослушание?

А потом целых два часа Пол и я путешествовали по городку Колумбийского университета. Это было самое фантастическое путешествие.

Я избавлю вас от подробного описания того, что я испытала на уровне чувственного восприятия. Почему? Потому что дело было не в членах ЛПКУ, принадлежавших к самым разным этническим группам, которые обсуждали что-то на ступенях Лоу Лайбрари; и не в песне «Нью Кидз он зе Блок», которую какой-то бездомный пел на углу 116-й улицы и Бродвея; и не в запахе благовоний, марихуаны и выхлопных газов; и не в жгуче-кислом вкусе молодого вина из графина, который нам принесли вместе с жирной, но очень вкусной малазийской едой; и не то неясное возбуждение, которое возникло во мне просто из-за того, что я была вместе с Полом Парлипиано, в которого я когда-то была так влюблена; и не от того, что он утверждал, будто бы и мне здесь тоже самое место. Нет, ни одно из этих переживаний не помогло мне найти окончательный ответ на вопрос. Роль сыграли они все в совокупности. И кое-что еще.