«Это, – пишет о выводе из столицы дзержинцев А. С. Куликов, – был сильный и продуманный ход, авторство которого, к тому же, никем не могло быть присвоено»[2237].

Да, это был «сильный и продуманный ход». Он сразу позволил обвинить сторонников парламента и в штурме гостиницы «Мир», и в штурме мэрии.

Но сделанный ход имел и другую цель.

Даже если допустить, что в городе не было больше необходимых сил (а они имелись и в гораздо большем количестве, чем дзержинцы), зачем нужно было выводить солдат внутренних войск в места их прежней дислокации, там вооружать, сажать на броню и после этого возвращать в Москву? Разве нельзя было отдать приказ немедленно доставить в Москву оружие и бронетехнику для этих самых солдат? Или же немедленно ввести в Москву на броне новые вооруженные части внутренних войск, а невооруженные вернуть обратно? Ведь и первое, и второе требовали, как минимум, в два раза меньше времени.

В чем же тогда заключалась сила и продуманность предложенного А. С. Куликовым хода? А в том, что он рождал панические настроения и позволял говорить о возможности победы мятежа.

«Когда войска, одетые в форму милиции, покидали Москву, – пишет сам же А. С. Куликов, – у многих сложилось впечатление, что все рухнуло, а управление потеряно безнадежно”[2238].

Мы не знаем точно, когда именно был отдан такой приказ, однако, по свидетельству самого А. С. Куликова, в 16.05 дзержинцы уже двигались походным маршем за город и были «на шоссе Энтузиастов и Горьковском шоссе»[2239].

Если принять во внимание, что от «Белого дома» до шоссе Энтузиастов не менее 5 км. и взять среднюю скорость 60 км/час, получится, что к 16.05 дзержинцы находились в пути, как минимум, 5 минут. Возьмем еще 5 минут на сбор и 5 минут на переговоры А. С. Куликова с В. Ф. Ериным. И тогда окажется, что решение отправить дзержинцев в пункт постоянной дислокации возникло у командующего внутренних войск никак не позднее 15.50, т. е. еще до того, как А. В. Руцкой закончил свою речь на митинге у «Белого дома».

О том, что принятое решение имело провокационный характер, свидетельствует телефонный разговор, который состоялся в 16.00–16.15 между Львом Пономаревым и заместителем министра государственной безопасности Евгением Савостьяновым:

Савостьянов: «Мэрия взята».

Пономарев: «А что делало оцепление?»

Савостьянов: «Оно перешло на сторону народа».

Пономарев: «Что? ОМОН перешел?»

Савостьянов: «ОМ СДОН».

Пономарев: «А дивизия Джержинского?»

Савостьянов: «Тоже перешла».

Пономарев: «А что вы намерены делать?»

Савостьянов: «У нас никаких приказов нет».

Пономарев: «А есть у вас какие-нибудь верные части в Москве или поблизости?».

Савостьянов: «Нет никаких частей».

Пономарев: «Где президент?»

Савостьянов: «Точно не знаю»[2240].

Ситуация, хоть стреляйся, хоть вешайся.

Как известно любая власть даже в самой критической ситуации стремится скрыть от своих граждан реальное положение дел. В данном случае все было наоборот. Заместитель министра государственной безопасности рисовал картину совершенно далекую от действительности. Как мы знаем, к 16.00 мэрия еще не была захвачена сторонниками парламента, никакой «ОМ СДОН» на сторону Верховного Совета не переходил, дивизия имени Дзержинского продолжала хранить верность Б. Н. Ельцину, московский гарнизон – тоже.

И Е. Савостьянов все это хорошо знал.

Может быть, он втайне сочувствовал «Белому дому» и подыгрывал ему? Но тогда бы на следующий день он лишился своего портфеля. Этого не произошло. Значит, нагнетание страстей входило в тактику власти.

Как сообщалось в печати, Л. А. Пономарев звонил Е. Савостьянову в присутствии членом Координационного Совета «Демократической России»[2241]. Поэтому приведенный разговор сразу же получил огласку. Касаясь этого эпизода, Р. И. Хасбулатов пишет, что об услышанном Л. А. Пономарев тут же «растрезвонил» «всем, кому только мог»[2242].

Тем временем, если верить, члену Президентского Совета, генеральному директору РГТРК Кириллу Борисовичу Игнатьеву, «около 16.30» в Останкино «на площадь перед АСК-1 на нескольких машинах подьехали боевики и попытались проникнуть в здание. Но там наткнулись на довольно большое количество вооруженных людей»[2243].

Никаких сведений о причастности «Белого дома» к подобной операции обнаружить не удалось. Поразительно и то, что факт подобного нападения не стал тогда же достоянием гласности: о нем ничего не сообщили ни телевидение, ни радио. Не фигурировал он позднее и на следствии. Это дает основания думать, что данный эпизод – или неудачная провокация, или же сознательная дезинформация.

3 октября А. Б. Чубайс находился за городом. В лесу от «случайного» прохожего он услышал о том, что в Москве что-то происходит[2244], поэтому немеделенно бросился туда и прибыл в Госкомимущество «часам к четырем или к пяти», после чего отправился к Е. Т. Гайдару на Старую площадь. Деталь очень важная: если Анатолий Борисович прибыл в свой офис к пяти часам, это могло быть после того, как в 16.00 в новостях появилась информация о прорыве блокады Белого дома, а если к четырем, получается, что заранее!

Через некоторое время, видимо, после 17.00, к Е. Т. Гайдару пришел С. М. Шахрай: «Он сказал, что все, наша история закончена. Команды Ерина по подчиненным не проходят. Ерину докладывают, что части подходят, а на самом деле их нет. Боевики поехали в «Останкино», сейчас через 15–20 минут его захватят. Шансов на удержание ситуации никаких»[2245].

И здесь мы видим то же самое нагнетание страстей.

«Потом, – пишет А. Б. Чубайс, – пришел В. В. Булгак – министр связи. Сказал, что у него на узлах связи появились группы «белодомовцев» автоматчиков, которые под дулом автоматов заставляют его людей раскрывать сеть правительственной телефонной связи. Делать ничего уже невозможно и, видимо, через 20–30 минут вся связь на Старой площади будет отключена»[2246].