class="p1">Комендант форта ответил, что оружия он не сложит. Барон отдал приказ штурмовать.

Нападавшие потеряли около двух десятков убитыми и ранеными, причем было трудно установить, результат ли это стрельбы испанских мушкетеров или бомбардировки французских канониров: корабли по-прежнему били бортовыми залпами по стенам фортеции, куда лезли свои. Во время штурма был ранен Дюкас: осколок каменного ядра – испанского или французского – ударил его в бедро, и ему пришлось покинуть поле брани.

Через два часа испанские солдаты стали бросать вниз свои мушкеты, и комендант сообщил, что он сдается.

Капитан Санчес Хименес, лысый, с седой бородой, согбенный семьюдесятью годами жизни и службой во влажном климате, командовал фортом Бокачико двадцать пять лет. Пуанти отпустил его и четырех офицеров на волю. Старый служака выехал из крепости во главе целой процессии. Нет, его сопровождали не солдаты – они оставались в плену, – а слуги и невольники, гнавшие небольшой караван мулов с личным имуществом капитана. Хименес сказал, что намерен ждать развития событий на другой стороне бухты, «в расположении своих владений».

Конец первого эпизода. Далее предстояло захватить форт Санта-Крус. Флотилия осторожно втянулась в неглубокую, изобиловавшую песчаными мелями бухту-лагуну. На этот маневр ушло двое суток, в течение которых французские солдаты и флибустьеры отдыхали. Впрочем, не совсем: за это время среди вольных добытчиков едва не вспыхнул бунт. Дело в том, что в отсутствие Дюкаса (он лежал в своей каюте) барон де Пуанти ущемлял их достоинство. В частности, командующий запретил впускать флибустьеров в захваченный форт, словно опасаясь, что недосчитается затем трофеев. Пуанти счел за благо сгладить конфликт с помощью незатейливой комедии: приговорив к смерти «зачинщика» бунта, он тут же с отеческой улыбкой помиловал его. Напряжение спало, но обе стороны продолжали держаться настороже.

Итак, войско двинулось к форту Санта-Крус. Разведка вернулась с сообщением, повторявшим первое: как и Бокачико, форт выглядел вымершим. На сей раз, к изумлению французов, это соответствовало действительности: испанцы эвакуировали Санта-Крус.

Одновременно флибустьеры, действуя по плану Пуанти, вышли через лес к монастырю Пречистой Девы. Обитель на холме тоже оказалась пустой. Теперь перед Картахеной оставалось последнее укрепление – форт Сан-Ласар. Вперед!

Дозорные головного отряда услыхали звон колоколов. Они звонили неторопливо, словно вызванивая к вечерне. Но это не был вечерний звон – не только потому, что было раннее утро. По мере приближения к городу колокола стали бить чаще. Звонари явно предупреждали Картахену о подходе вражеского войска: когда солдаты выбрались на равнину перед цитаделью, внутри уже неистовствовал настоящий набат. В его грохоте потонуло несколько орудийных выстрелов – их можно было угадать лишь по черному пороховому дыму, взметнувшемуся над стенами. Затем вдруг наступила тишина.

Когда головной отряд осторожно приблизился к форту, там не оказалось ни одного защитника. «Ворота были открыты, – писал Дюкас, – а на земле мы нашли одного раненого солдата и убитого коменданта форта. Он погиб, исполняя свой долг, пытаясь, как мы предположили, удержать гарнизон от бегства. Храбрый воин и человек чести, он не пожелал оставить свой пост». Не думаю, чтобы Дюкас, сам храбрый воин и человек высокого долга, написал это ради красного словца. Трагическая фраза побуждает нас пристальнее вглядеться в происходящее и попытаться представить Картахену более реальной, нежели она выглядит на старинных гравюрах.

Десятый градус северной широты, влажная жара, которую почти не разгоняет ветер с моря: город лежит в окружении холмов; шесть месяцев длится сезон дождей, когда все покрывается плесенью.

Вид Картахены. Гравюра. Ок. 1671

В самой Картахене, где галионы Золотого флота делали остановку, перед тем как двинуться через океан в Испанию, богатые идальго жили хорошо (по меркам эпохи): каменные дома с высокими потолками хранили прохладу, тенистые сады защищали от солнца; ласковые супруги оберегали семейный очаг, снисходительное духовенство, падкое на деньги и прочие мирские удовольствия, прощало малые и большие грехи. Но вокруг, в мрачных стенах фортов, зеленых от плесени, жизнь тянулась монотонно и беспросветно. Никаких происшествий. Лишь ящерицы ползали по амбразурам.

Трудно представить себе, какова должна была быть степень любви к родине, чтобы заставить рядовых солдат, затерянных на краю света, подставлять свою голову под пули. Ради кого? Ради чего? Вот явились враги – огромная флотилия, целая армия. Неужели же они должны умирать, в то время как старый Санчес Хименес преспокойно удалился в свое имение, а гарнизон Санта-Круса без выстрела покинул форт? Ударим в колокола, чтобы предупредить Картахену, а дальше – ноги в руки, чем мы хуже других! И если комендант пытается остановить бегущих, то пусть пеняет на себя…

Картахена состоит из двух частей, каждая из которых обнесена крепостной стеной: нижнего города, носящего индейское имя Ихимани, и верхнего города, собственно Картахены. Форт Сан-Ласар был выстроен прямо напротив нижнего города, так что, когда он пал, настала очередь Ихимани.

Странное впечатление «невсамделишности» исходит от старинных картин и гравюр, изображающих сцены осады или подготовки к штурму. Вот солдаты тащат фашины, строят туры или деревянные лестницы с площадками наверху; другие вдесятером втаскивают на толстых канатах орудия на бруствер. А осажденные спокойно наблюдают со стен за происходящим, будто оно не имеет к ним никакого отношения. Поразительная безмятежность!

Между тем примерно так происходила среди тропических декораций подготовка к штурму Картахены. Операция растянулась на восемь дней, с 22 по 30 апреля 1697 года. Погода стояла еще хорошая, то есть жаркая, только во второй половине дня небо разражалось ливнем – предвестником затяжного сезона дождей. Войска разбили лагерь на пологом склоне, обращенном к нижнему городу. Ежеутренне под барабан начинались работы. Солдаты сгружали с кораблей орудия и волоком тащили их под стены; офицеры с озабоченным видом сновали взад и вперед, отдавая приказания и размахивая шпагой. Здесь, как и при дворе, надо все время быть на виду. Ведь потом в своей реляции королю барон де Пуанти упомянет тех, кого он видел чаще других.

– Кстати, я как раз вижу барона. Что он делает в той стороне?

– Наблюдает, как возводят бруствер для прикрытия мортиры.

Пойдем туда. Другие, привлеченные движением, тоже направляются к месту работ; образуется группа, живописная группа благородных господ, чьи узорчатые камзолы переливаются атласом на солнце, а шляпы с перьями хорошо видны издали. И тут – бум! Испанский канонир тоже засек привлекательную цель и открыл огонь. Какой ужас! Месье де Пуанти падает, «пораженный осколком в живот». По счастью, одежда и пояс ослабили удар. Его уносят, перевязывают рану, лекарь говорит, что ничего страшного, нужно лишь несколько дней полного покоя. Но как тут отдыхать, когда в этот самый момент на поле появляется Дюкас?! Он еще сильно хромает, но