в подразделение на Харкур-стрит. “Чтоб ты еще сильней не накосячил” – так он выразился. Возразить я не осмелился. Я по-прежнему числился в Убийствах, поэтому никто толком не знал, чем меня загрузить. Мне выделили стол, а О’Келли время от времени подкидывал мне бумажную работу, но в основном я, лишний и чужеродный, точно привидение, шатался по коридорам, подслушивал обрывки разговоров и ловил на себе любопытные взгляды.

Бессонными ночами я мечтал, чтобы Розалинд постигла самая ужасная судьба. Я не просто жаждал ее смерти – мне хотелось, чтобы она исчезла с лица земли, превратилась в неузнаваемое месиво, растворилась, сгорела до кучки ядовитого пепла. Я никогда и не думал, что мне свойственна подобная жестокость, но еще сильнее пугала меня собственная готовность привести в исполнение любой из этих планов. Каждый наш с ней разговор снова и снова прокручивался у меня в голове, и теперь я с безжалостной ясностью видел, как виртуозно она морочила мне мозги, как безошибочно нащупывала мои слабые места, от тщеславия до скорби и самых потаенных страхов, и как обращала их себе на пользу.

Вот что казалось мне самым чудовищным: Розалинд не встраивала мне в загривок микрочип и не вводила в транс – я сам нарушил все запреты и направил собственную лодку к стремнине. Розалинд, подобно любой хорошей рукодельнице, использовала то, что попалось под руку. Практически с первого взгляда она успела оценить нас с Кэсси и за непригодностью отбросить Кэсси в сторону. Зато во мне Розалинд заметила некую зыбкость, потенциал и решила, что я ей пригожусь.

* * *

На суде над Дэмьеном я не давал свидетельских показаний. Прокурор сказал, что это чересчур рискованно – слишком велика опасность, что Розалинд рассказала Дэмьену мою, как он выразился, “личную историю”. Фамилия прокурора Мэтьюз, он носит яркие галстуки, его называют “динамичным”, и он меня очень утомляет. Розалинд больше не поднимала тему моего прошлого – возможно, Кэсси достаточно убедительно донесла до нее всю бесполезность этого занятия, и Розалинд переключилась на более многообещающее оружие. Я сомневался, что она вообще рассказывала Дэмьену хоть что-нибудь полезное, и настаивать на том, чтобы его вызвали как свидетеля, не стал.

Впрочем, я пошел послушать выступление Кэсси. Расположился я на галерке, где оказалось людно, и неудивительно – едва начался суд, как о нем стали писать на первых страницах газет и трубить по радио. Кэсси пришла в элегантном серо-голубоватом костюме, с тщательно причесанными кудряшками. Я ее не видел уже несколько месяцев. Она еще больше похудела и двигалась не так порывисто. Живость ртути, неотъемлемая для меня черта Кэсси, исчезла, и неведомая прежде неподвижность преобразила ее лицо – нежные, отчетливые изгибы бровей, ясная линия рта, – я словно увидел ее впервые. Она выглядела старше, передо мной была уже не худенькая девчонка возле заглохшего мотороллера, но красоты от этого не убавилось, ведь загадочная красота Кэсси прячется не в яркости и формах – она кроется намного глубже, в точеных контурах ее лица. Я смотрел на нее, такую незнакомую, и вспоминал мягкие волосы у нее на затылке, теплые, с запахом солнца, я вспоминал величайшее и самое печальное чудо всей моей жизни: когда-то я притрагивался к этим волосам.

Выступила Кэсси отлично. Она всегда неплохо держалась в суде. Присяжные ей верят, она умеет удерживать их внимание, а это сложнее, чем кажется, особенно во время длительных судебных заседаний. На вопросы Мэтьюза она отвечала спокойно и четко, сцепив руки на коленях. Во время перекрестного допроса она сделала для Дэмьена все, что было в ее силах, – мол, да, он казался встревоженным и сбитым с толку, да, он искренне верил, что убийство необходимо для защиты Розалинд и Джессики Девлин, да, Кэсси полагает, что он находился под влиянием Розалинд и совершил преступление по ее наущению. Скрючившись на скамье, Дэмьен смотрел на нее так, как маленький мальчик смотрит фильм ужасов, в широко раскрытых глазах страх и растерянность. В тюрьме, узнав, что Розалинд собирается давать свидетельские показания против него, он попытался покончить с собой излюбленным среди заключенных способом – повеситься на простыне.

– Когда Дэмьен сознался в преступлении, – спросил адвокат, – он рассказал вам, почему его совершил?

Кэсси покачала головой:

– Нет, в тот день не рассказывал. Мы с напарником несколько раз спрашивали его о мотиве, но он либо отказывался отвечать, либо утверждал, что не знает.

– Но ведь он уже признался в преступлении. Даже расскажи он о мотивах, хуже ему уже не стало бы. Как полагаете, почему?

– Возражаю – наводящий вопрос…

“С напарником”. По тому, как Кэсси моргнула, по едва заметному движению ее плеч я понял, что она заметила меня, однако в мою сторону ни разу не посмотрела, даже когда, закончив давать показания, спустилась с кафедры и направилась к выходу. Я вспомнил Кирнана, вспомнил, каково ему было, когда Мак-Кейб, с которым они тридцать лет были напарниками, умер от инфаркта. Никогда в жизни я не испытывал зависти сильнее, чем к Кирнану из-за его исключительной и недосягаемой для меня скорби.

Следующей вызвали Розалинд. Под аккомпанемент перешептываний и скрипа журналистских ручек она прошествовала к кафедре и, захлопав накрашенными ресницами, одарила Мэтьюза робкой улыбкой. Я ушел. На следующий день в газетах написали, что она рыдала, рассказывая о Кэти, что у нее дрожал голос, когда она говорила, как Дэмьен угрожал убить ее сестер, если она его бросит, а когда адвокат принялся копать глубже, она закричала: “Как вы смеете! Я любила свою сестру!” – и упала в обморок, тем самым вынудив судью перенести судебное заседание.

К суду Розалинд не привлекали – уверен, так решили ее родители. Сама она едва ли упустила бы возможность побыть в центре всеобщего внимания. Мэтьюз заключил с ними сделку о досудебном признании вины. Как известно, соучастие в преступлении вообще трудно доказать. Веских улик против Розалинд не было, ее признание в суде не приняли бы, к тому же она уже отказалась от него (по ее словам, Кэсси запугала ее жестами – якобы приставляла ребро ладони к горлу). Ко всему прочему, даже если бы Розалинд признали виновной, большой срок ей, несовершеннолетней, не дали бы. Она также все время твердила, что я с ней переспал, чем приводила нас с О’Келли в бешенство и еще сильнее усугубляла общую путаницу.

Мэтьюз решил не рисковать и сделал ставку на Дэмьена. А в обмен на показания Розалинд против Дэмьена Мэтьюз предложил ей три года условно за создание угрозы жизни и сопротивление при аресте. Сплетники донесли, что Розалинд уже получила несколько предложений руки и